В конце концов робот заболел. Он стал тосковать по обыденности и начал просить мою мать, чтобы его отправили в прошлое, когда размеры вещей и явлений были незыблемыми и можно было спокойно опираться на свой опыт.
Мать считала, что Карлуша был прав, но не решалась сказать об этом отцу. Мне же нравилось, что гость внес в мир и в мой опыт нечто новое, доставленное с планеты Идиллических пейзажей.
- Ты человек? - спросил я гостя.
- Не совсем, - ответил он скромно.
- А все-таки кто же ты?
- Я - лес,- ответил он.- Я - сад. Я - облако. Я - птица.
- Понимаю, - сказал я. - Ты - поэт?
Он покачал головой:
- Нет. Я - природа.
С ранних лет я слышал об этой картине и о том, как изображения сходили с полотна, а потом опять возвращались на свое место.
На самом деле это было не полотно. Но все называли это полотном, отдавая дань человеческой привычке, желанию назвать нечто не поддающееся названию.
Вам приходилось держать в руках словарь? Это толстая книга, заполненная именами и названиями явлений, людей и предметов. У человека нашлись слова для того, чтобы передать смысл всего, что его окружало, беспокоило, радовало, страшило, виделось или только казалось. Но для того, что привез с собой отец, не было подходящего слова в человеческом языке, и поэтому это "что-то" назвали картиной.
Когда я достиг того возраста, который дал мне право посетить музей, я подумал, что человечество ошиблось и что это не картина, а сон.
Мои сновидения, и ваши, и сны тысяч других людей были заключены в раму, замкнуты в короткое пространство, действительно похожее на картину.
Я стоял, и образы, как музыка, неслись унося меня с собой. Мне снились сны наяву.
Только много позже я узнал, что это были не сны, а реальность, опирающаяся на совсем иную логику, чем та, что существовала на Земле.
Случилось так, что я встретился с нашим бывшим гостем.
- Где мы? - спросил я.
- На моей планете, - ответил он тихо.
- Но в раме не планета, а картина.
Он рассмеялся.
- Вы видели когда-нибудь, чтобы люди входили в картину, как в дом? Оглянитесь и посмотрите!