Я побежал следом за ним, через пустой коридор, в спальню. Вала стояла перед окном, схватившись за голову и устремив на что-то взгляд. Зима схватил ее за плечи.
— Что случилось?! Ребенок?!
Он попытался прижать жену к себе, но Вала качнула головой, а потом оттолкнула его с такой силой, что он врезался в стену.
Я подбежал к окну и посмотрел на желтеющий лесной полог, а Вала беззвучно осела на пол.
— О нет! — Я уставился на утес над заливом, — Королевские сосны…
Я протер глаза и даже не обратил внимания на Зиму, который отпихивал меня, желая понять, в чем дело.
— Нет!!! — взревел он.
Одно из трех огромных деревьев исчезло — самое большое, росшее ближе всех к краю утеса. На его месте виднелась голубая щель, участок неба, и меня замутило от этой картины. Это было равносильно тому, как если бы с твоей руки вдруг пропал палец. У меня задрожали губы, и я отвернулся, чтобы никто не увидел моих слез.
Зима грохнул кулаком по подоконнику. Лицо у него сделалось белым как мел, а глаза покраснели, будто по ним мазнули краской. Это меня сильно напугало, и я посмотрел на Валу.
Она поднималась, держась за стену — неоконченную стену, просто серый гипсокартон со стыками, замазанными шпаклевкой. Лицо ее тоже побледнело. Но оно не было белым. Оно было серым. Не живого серого цвета, как волосы или мех, а тусклого, крапчатого, как поверхность гранита.
Серым было не только ее лицо, но и руки. Повсюду, где только виднелась ее кожа, она казалась холодной и мертвой, как груда камней для очага, что валялась внизу. Одежда Валы обвисла, как будто ее набросили на валун, а волосы сделались жесткими, словно пряди ягеля. Даже глаза потускнели и превратились в черные пятна; в них осталось лишь по единственной светящейся точке — словно капли воды, попавшие в углубления на камне.
— Вала. — Сзади подошел Зима. Голос его дрожал, но был негромким и спокойным, как будто он пытался уговорить испуганную собаку не удирать, — Вала, все в порядке…
Он погладил по спутанному ягелю гранитную глыбу, подпирающую стену, потом опустил руку на округлый выход породы.
— Подумай о ребенке, — прошептал он, — Подумай о нашей девочке.
Пряди ягеля задрожали; две капли набухли и стекли по граниту на пол. И вот перед нами оказалась не гранитная глыба, а Вала. Она упала в объятия мужа и безудержно разрыдалась.
— Не в порядке, не в порядке, ничего не в порядке…
Зима прижал жену к себе и провел рукой по волосам. Наконец у меня хватило духу заговорить.
— Это… это что, шторм?
— Шторм? — Зима вдруг резко отодвинулся от Валы. Лицо его стало цвета красного дерева, — Не-ет, это не шторм…
Он распахнул окно. Со стороны утеса раздавалось знакомое жужжание бензопилы.
— Это Тарни! — завопил Зима.
Он развернулся и выскочил в коридор. Вала побежала за ним, а я — за ней.