И опять зазвучал его сладостный голос.
- Вот что нужно для успеха! — защебетали придворные дамы и принялись набирать в рот воды, чтобы она булькала у них в горле, когда они станут с кем-нибудь разговаривать. Так они надеялись уподобиться соловью. Даже слуги и служанки дали понять, что получили большое удовлетворение, а это ведь много значит: известно, что этим особам угодить труднее всего. Да, соловей, несомненно, имел успех.
Ему приказали остаться при дворе, поселили его в особой клетке и приставили к нему двенадцать слуг, а гулять разрешили два раза в день и раз ночью, причем каждый слуга крепко держал его за привязанную к лапке шелковую ленточку.
Мало радости в таких прогулках!
Весь город говорил об удивительной птичке, и, если встречались на улице двое знакомых, один сейчас же говорил: «соло», а другой подхватывал: «вей!», после чего оба вздыхали, сразу поняв друг друга. Больше того, одиннадцать сыновей мелочных лавочников получили имя Соловей в честь императорского соловья, хотя ни у кого из них не было и признака голоса.
Как-то раз императору доставили посылку с надписью: «Соловей».
- Ну вот, еще новая книга о нашей знаменитой птичке! — сказал император.
Но то была не книга, а затейливая вещица: в небольшой коробке лежал искусственный соловей, очень похожий на живого, но весь осыпанный брильянтами, рубинами и сапфирами. Стоило его завести, и он начинал петь одну из тех песенок, которые пел живой соловей, и поводить хвостиком, отливающим золотом и серебром. На шее у этой птички была ленточка с надписью: «Соловей императора японского жалок в сравнении с соловьем императора китайского».
- Какая прелесть! — воскликнули все придворные. Искусственного соловья привез посланец японского императора, и этого человека немедленно утвердили в звании «чрезвычайного императорского поставщика соловьев».
- Теперь пусть-ка споют вместе. Вот будет дуэт! Но дело не пошло на лад: живой соловей пел по-своему, а искусственный — как заведенная шарманка.
- Это не его вина! — сказал придворный капельмейстер. — Он безукоризненно держит такт и поет по моей методе.
Тогда искусственного соловья заставили петь одного. Он имел такой же успех, как и живой соловей, но был гораздо красивее, весь сверкал, как браслет или брошка. Тридцать три раза пропел он одну и ту же песню и не устал. Все охотно послушали бы его еще разок, да император нашел, что надо бы спеть и живому соловью... Но куда же он девался? Никто и не заметил, как он вылетел в открытое окно и улетел в свой зеленый лес.
- Ну что же это такое! — огорчился император; а придворные обозвали соловья неблагодарным.
- К счастью, лучшая из этих двух птиц осталась у нас, — говорили они.
И вот искусственному соловью пришлось спеть все ту же песню в тридцать четвертый раз. Никто, однако, не сумел запомнить ее мелодию, такая она была трудная. Капельмейстер расхваливал искусственную птичку, уверяя, что она даже превосходит живую, — и не только нарядом и драгоценностями, но и внутренними своими достоинствами.
- Что касается живого соловья, высокий повелитель мой, и вы, милостивые господа,
то никогда ведь нельзя знать заранее, что именно он споет. А у искусственного все известно наперед, и можно даже отдать себе полный отчет в его искусстве. Этого соловья можно разобрать и показать его внутреннее устройство, — оно плод человеческого ума; можно показать расположение и действие валиков и вес, все!
- Я сам того же мнения! — заявил каждый из присутствующих, и капельмейстеру разрешили в следующее же воскресенье показать птицу народу.
- Надо и народу послушать ее, — сказал император.