– Так она никуда не улетала с Земли! - Ох ты, как же это они просчитались, ведь это действительно было бы чудо, и до этого чуда было рукой подать, ох, как обидно… - Так повторите, черт побери, эксперимент! Что, энергия? Соберем! Фасеточный мозг? Ерунда! Должен лететь человек - вопрос только в том, чтобы найти такое состояние человеческого организма, в котором он сможет перенести переход Эрбера…
– "Овератор" улетел, - оборвала меня Сана, - улетел и вернулся.
– Откуда? Ты же сама говорила, что он не ушел дальше Земли.
– Совершенно верно. Он совершил переход в подпространство, и координаты его обратного выхода были смещены; но не в пространстве - во времени.
Я уже ничего не говорил. Я чувствовал себя, как новорожденный младенец времен примитивной медицины, которого попеременно суют то под холодный, то под горячий душ: запуск "Овератора" - переходы Эрбера - "таукитяне" совсем как мы - ура! - бултых в холодную воду - никаких "таукитян" - машина торчала на Земле - переход Эрбера не состоялся - минуточку! - все было, и даже не в пространстве, а во времени… а куда. собственно говоря, во времени?
– Действительно, - спросил я, - а куда?..
– Вперед. Вперед примерно на сто семьдесят лет.
Ишь ты - ровно на сто семьдесят. К этому так и тянуло придраться, и я ринулся:
– Если бы ваш драгоценный "Овератор" догадался прихватить из будущего хотя бы средние годовые земных температур…
И осекся.
Сана смотрела на меня широко раскрытыми глазами, такими глазами, каких у нее никогда не бывало и какие только я мог придумать. Смотрела так, что я понял: все эти сюрпризы фасеточного мозга - это еще ничто. А вот сейчас она скажет что-то страшное.
– "Овератор" скользил во времени. И летел он именно вперед, потому что каждому человеку, параметры которого он имел, он подобрал гипотетического "таукитянина"; и сведения об этих "таукитянах" на одну дату отличались от данных, которыми могли располагать люди.
– Что-то не заметил, - сказал я не очень уверенно.
– И мы сначала не обратили на это внимания - слишком уж это было невероятно. Так вот: для каждого "таукитянина", то есть для каждого человека, "Овератор" принес, кроме даты рождения, и год… смерти.
Я замотал головой:
– Машинный бред… Массовый гипноз… Шуточки фасеточного мозга… - я не мог, не хотел понять того, что она мне говорила.
Но Сана не возражала мне, а лишь продолжала смотреть на меня своими холодными, лучистыми, словно составленными из осколков зеркала, глазами.
Мне нечего было сказать - я твердо решил, что все равно не поверю ей; и мне оставалось только смотреть на нее, и я стал думать, что она опять не такая, как днем, и не такая, как час назад, и что если когда-нибудь людям являлись с того света прекрасные девы, чтобы возвестить смерть, - они были именно такими. Только немного помоложе. Они говорили: "Ты умрешь" - и человек верил им и умирал. Им нельзя верить. А поверить так и тянет, потому что их явление - это чудо, а у кого не появится неудержимого стремления поверить в чудо? Нет, Сана - это чудо, в которое верить нельзя. Если я поверю - я оцепенею от страха, потому что жить, зная, что завтра ты умрешь. невозможно. Это не будет жизнь. Это будет страх.
– Черт с ним, с "Овератором", - сказал я как можно естественнее. - Поздно. Иди сюда.
Сана поняла, что я заставил себя не поверить всему тому, что слышал. Она опустила руки и посмотрела куда-то выше и дальше меня.
– Завтра наступит новый год. Мой год.
И тогда я поверил.