Перед мысленным взором пани Груберовой встали дорогие ее сердцу картины, которые в свое время нарисовал Людвиг. Щемящее чувство тоски вдруг охватило ее, но она быстро овладела собой.
— А что Мария?
Людвиг нервно откинулся на спинку стула, его лицо исказилось.
— Она сама виновата, что так получилось. Мы могли бы эвакуироваться вовремя и даже с комфортом. И ничего бы не потеряли. Я и не предполагал, что она такая упрямая. Если бы не дети… — Он запнулся и замолчал.
Минуту в комнате стояла тишина. Пани Груберова встала, прислонилась к теплой печке. Сухие дрова трещали и брызгали искрами. Чувствовалось, что метель на улице усиливается.
— Почему ты не поехал вместе с ними? — нарушила она молчание.
Лицо Людвига оживилось.
— Я приехал за вами, мама.
— Ты не получил мое письмо?
Огонь в печке вспыхнул с новой силой, и все вокруг озарилось красными бликами. И было непонятно, то ли отсвет огня окрасил румянцем лицо сына, то ли виной тому была кровь, прилившая к его щекам.
— Ты не должна на этом настаивать, мама. Это было бы безумием. Я имею точные сведения. Дукля завалена трупами. Население всех восточных районов эвакуировано. И хотя наши отступают, они ничего не отдают даром. Наш город тоже находится на оставленной территории. Не бойся, мама, далеко мы не уйдем. Разве только до Братиславы. Настроение у наших солдат отличное.
Пани Груберова вспомнила о сигналах Лондонского радио, которые не раз слышала, проходя мимо комнаты, куда часто заглядывали немецкие солдаты.
— Благодаря тайному оружию? — насмешливо заметила она, но Людвиг не обратил на это внимания. Он говорил все быстрее, непроизвольно размахивая при этом столовым ножом. Пани Груберова вдруг насторожилась. В какой-то момент ей показалось, что нож окровавлен, Но это были лишь пятна красного соуса.
— Да! После первого же его применения враг сложит оружие! На целый километр все вокруг будет уничтожено, сожжено, растерзано, задушено! Словом, это что-то поразительное!
Пани Груберова смотрела на сына округлившимися от ужаса глазами. Его красивое лицо стало чужим. Нежный, почти детский рот стал хищным; ясные глаза затянуло красным туманом.
— Ни одного листочка, ни червяка, ни камня не останется на том месте, — убежденно повторил Людвиг, заметив во взгляде матери тревогу, — и было бы безумием оставаться здесь. Все живое погибнет в страшных муках! — Его голос вибрировал на самых высоких нотах, а жесты напоминали движения хищника, готового к прыжку.
— Когда ты едешь дальше? — холодно спросила пани Груберова.
Людвиг почувствовал, как быстро спадает с него волна возбуждения. Он хорошо знал свою мать и понял, что все попытки уговорить ее окажутся напрасными.
— Если ты со мной не поедешь, то завтра… — И в свою очередь поинтересовался: — Вы еще не получили предписание об эвакуации?
— Да, оно там… — Пани Груберова указала на корзину для бумаг в углу комнаты. Возле корзины валялись несколько скомканных клочков бумаги.
— Тебя все равно заставят, мама, — решился возразить Людвиг.
— Не имеют права. Я не член их партии. И не немка.