За ее избой, что стояла повернувшись в ту сторону, где уже начинались заросли и тянулась в гору тропинка, раздались шаги.
— Это наши, — сказал, не оглядываясь, Матей.
Вскоре все увидели спускающихся гуськом по тропинке парней.
Потом они столпились возле Матея, которого называли «староста». Так прозвал Матея кто-то из парней его отряда. Это слово выражало уважение и преданность командиру и товарищу, благодарность за его опыт и мудрость.
Их было человек двадцать, когда они все собрались во дворике старой Цабанки.
— Гнусная погода, — проворчал кто-то, отряхивая шапку.
— Вскипятите чаю, тетушка.
— Проходите, хлопцы, — сказала Цабанка и первая вошла в сени.
Они потянулись за ней, и их шаги стихли на мягком, глиняном полу. Рюкзаки, мешки и автоматы свалили по углам, расселись, кто где смог, а те, кому места не хватило, остались стоять.
— Входите в комнату! — Цабанка открыла дверь.
— Да нет, мы грязные.
Она вынесла из комнаты лавку.
На нее сели пятеро, сидели тихо, сложив на коленях руки, как школьники на экзамене. Только на их лицах, усталых и заросших, отражались не раз пережитые смертельная опасность и напряжение. В полумраке сеней глаза их казались удивительно детскими и мягкими.
— Вам бы надо посушить одежду, — сказала Цабанка, суетящаяся возле печки.
— Времени нет, — ответил кто-то из ребят.
— Высохнет и на нас.
Закурили. Парень со шрамом на лице, которого прозвали Футляром, достал из рюкзака бутылку, разгладил усы и сделал несколько глотков.
— Будешь? — спросил соседа.
Тот засмеялся и крикнул:
— Хлопцы, Футляр предлагает ту самую, еще целую!
Теперь засмеялись все, и бутылка пошла по рукам.
Футляром его прозвали за то, что он, разбив однажды две бутылки, предложил их носить в футлярах, так же необходимых на войне, как и оружие.