— А поселок, который… его и правда тюлени истребили? — замирая, спросила Элька.
— Нет, — сказал герцог, — тюлени не убивают людей на суше. Это старое соглашение, оно не нарушается.
— А если с ними совсем замириться?
— Как?
— Ну, я не знаю. Если бы они опять загоняли в сети рыбу. Я знаю, так раньше было, деда говорил.
Ей было лестно, что господин герцог говорит с ней, как со взрослой. Она начала было думать о нем плохо. Что он не рад ей. А он просто тревожится за свой народ.
— Не знаю, — устало сказал герцог, — конечно, это было бы очень кстати. Но рыбаки ненавидят тюленей. Я не могу гарантировать морскому народу безопасность, а это уже…
Он резко рубанул ладонью, словно отмахнулся.
У Эльки сжалось сердце. Это и значит быть герцогом, подумала она — знать то, чего не знает никто другой. Не перерезать ленточки, не именовать корабли, не красоваться в дальновизоре… С опасностью для жизни кружить на аэроплане над снежными пропастями, над страшными ледяными великанами. Принимать решения. Ждать катастрофы.
— Что мне надо делать? — спросила она тихо.
— А? — он смотрел в окно. Элька тоже посмотрела: по дорожке к стоящему у ворот экипажу шли женщина с девочкой. Лицо у господина герцога на миг стало беззащитным, каким-то очень домашним, но он тут же спохватился и вернул прежний сухой тон. — Ничего. Отвечать на вопросы. Иногда выезжать со мной в представительские поездки. Позировать светописцам. Улыбаться… Я понимаю, Калеб немножко грубоват. Я пришлю тебе компаньонку. Чтобы научила тебя манерам и немножко… пообтесала. Ну и тебе будет не так скучно. Что еще?
— Не запирайте меня больше на ключ, — попросила она тихонько.
— Хорошо. Не буду. Иди, Эля. Скоро начнется пресс-конференция. Тебе надо к ней подготовиться. Я тоже должен там присутствовать, но у меня еще много дел.
Она молча кивнула, встала, шурша платьем, и направилась к двери.
— У тебя красивое имя, — сказал он ей вслед, — откуда?
Она обернулась.
— Когда мамка меня рожала, как раз пустили электростанцию, — ответила она, — и в гостинице зажглись первые лампочки.
Вот мамка и…
Он больше ничего не спрашивал, и она закрыла за собой дверь.
Оказалось, позировать для светописцев не так уж приятно: сидишь под яркими лампами неподвижно, пока по шее стекают струйки пота. А перерезать ленточку по случаю открытия новой городской гошпитали тоже небольшое удовольствие: туфли натирают, а туго стянутая талия не дает вздохнуть. Неужели все эти нарядные дамы, что точно рыбки плавали в линзе дальновизора, чувствовали себя так же? В «Модной женщине» ничего про это не говорилось. Когда Элька спросила ласковую, прямо сахарную компаньонку, можно ли ей почитать новый выпуск «Модной женщины», та удивленно переспросила: «Что почитать, золотко?». Оказывается, она и не слышала о таком журнале.
Компаньонка учила Эльку, что надо отвечать на тот или иной вопрос и как держать себя за столом — оказывается, это гораздо сложнее, чем Элька думала. Но когда Элька попросила принести в комнаты печатную машину, опять удивилась: «Зачем тебе, деточка?». Элька, правда, настояла и теперь два часа в день лупила по клавишам под диктовку компаньонки, а потом исправляла ошибки, которых было так много, что Элька даже поинтересовалась, нельзя ли ей хотя бы сюда приводить учителей. Стыдно дочке герцога, пускай и незаконной, ходить неученой. Но компаньонка уклончиво ответила: «С осени, ласточка».
Элька была и ласточкой, и золотком, и лапушкой, но ей порой так хотелось услышать мамино «горе ты мое!». Утешало лишь то, что в далеком поселке мама с близняшками смотрят в дальновизоре на нее, Эльку, и думают, что ей тут хорошо живется.