Я и не думал, что она все еще здесь. И не понимаю — теперь, когда Джинни исчезла навсегда, зачем ей тут оставаться?
— Соня?
Она поднимает голову, и я вижу ямочки и смеющиеся глаза.
— Коди!
— Соня, — объясняю я на случай, если она не поняла, что произошло, — твоего убийцы больше нет. Все закончилось. Ты можешь двигаться своим путем. Ты можешь, э… уйти в свет.
Соня склоняет голову набок.
— Дело было не только в возмездии. — В ее голосе слышатся глухие, замогильные нотки. — Скажи мне, Коди: ты веришь в любовь с первого взгляда?
Глядя на нее — Господи, помоги мне! — я определенно мог бы поверить. Я читал в Сети, что чем больше ты веришь в призрака, чем более сильные чувства к нему испытываешь, тем более вещественным он становится.
С каждой секундой Соня выглядит все плотнее, все живее. И, вынужден признать, в каком-то смысле мы превосходно подходим друг другу. Мы оба привязаны к этому старому кинотеатру, мы навсегда останемся подростками, и мы оба мертвы. Еще того лучше — мне не придется беспокоиться, что я могу ей повредить. Никакой плоти. Никакой крови. Никаких проблем.
Это может стать большим, чем надежда на любовь. Это может стать чем-то настоящим. Но сперва ей кое-что следует узнать. Вряд ли ей известно о событиях на дядюшкином ранчо, но я думаю, она догадалась о моей сущности по бутылке крови в конторском холодильнике. А может, Соня не поняла, что это за жидкость, или призраки смутно различают некоторые подробности…
— Соня, — начинаю я снова, когда она подплывает ко мне. — Тебе следует кое о чем знать. Я чудовище, точно такое же…
Ее прохладные пальцы прижимаются к моим губам, и в ее взгляде я читаю полное понимание. Она все знает и готова это принять.
— Нет, — возражает Соня. — Не такое же.
Из недр преисподней фурии, дочери ночи, призывают своего сына. Это скелетоподобные крылатые создания с черной гниющей кожей, туго натянутой на их сгорбленных, трепещущих телах — не более чем мешках плоти, едва способных служить вместилищем для их омерзительных сил и способностей.
— Алекосссс, приди.
Он был рожден несколько вечностей назад из лона мщения, оплодотворенного завистью, и взращен в постоянном гневе. Созданный ради защиты смертных, он был послан из подземного царства фурий в верхний мир, и там, вдали от их яда, научился состраданию. Сперва лишь настолько, чтобы притвориться и смешаться с толпой. Позже, века спустя, человечность укоренилась в нем, из-за чего фурии в ярости — блудный сын вырос и отдалился от них.
Алекос является, его могучее тело пылает после долгого пути вниз — возвращения домой.
— Да, матери мои?
Он сходит с уступа, куда опустился, и направляется к трем сидящим во мраке созданиям. На нем рваные джинсы, такие неуместные среди обреченных на страдание душ. Шелестят крылья фурий, взволнованных его возвращением. Он не был здесь всего несколько недель, но фурии не видели его много лет — внизу время сочится медленно. Когда он приближается, они мягко обнимают его и увлекают дальше в никуда, прочь от стонов истязаемых.
— Ссссядь, — велят они.
Он садится и невозмутимо водружает ноги на стол.
— Чем дольше ты оссстаешьсся наверху, тем более отвратительным и человечным ссстановишьсся.