Тут Дафна очнулась от своих снов-воспоминаний, чему была очень рада. Горизонт уже окрасился красным, хотя в небе ещё сияли звёзды. Она промёрзла до костей и ощущала такой голод, словно не ела ни разу в жизни. Весьма кстати рядом оказался горшок с похлёбкой, от которго шёл такой густой и пряный рыбный аромат, что её рот немедленно наполнился слюной.
Юноша стоял в сторонке, с копьём в руках, и смотрел в сторону моря. Силуэт был едва виден в отблесках костра.
Он подбросил в костёр побольше влажных дров, которые теперь трещали и щёлкали, посылая в небеса столб дыма и пара. А сам охранял берег. От кого? Здесь был настоящий остров, хотя и побольше, чем те, которые ей довелось видеть во время путешествия. В основном, это были просто небольшие клочки суши, окружённые рифом. Неужели кто-то выжил в радиусе ста миль? Чего он боится?
Мау смотрел на море. Оно было таким спокойным и гладким, что в воде всю ночь ясно отражались звёзды.
Откуда-то издалека приближалось завтра. Он не знал, каким оно будет, и поэтому был настороже. Да, у них есть еда и огонь, но этого мало. В первую очередь, тебе нужно найти воду, пищу, укрытие и оружие – говорили рыбаки. И они думали, что этого достаточно, потому что самое важное всегда воспринимали как неотъемлемую данность. Человеку нужна родина, такое место, которому ты принадлежишь, даже находясь вдали от него.
Мау никогда не задавался вопросом, сколько людей составляют Народ. Их было просто… достаточно. Достаточно, чтобы ощущать себя частью чего-то большого, частью Народа, который видел множество "вчера" и увидит множество "завтра". Народа, у которого есть обычаи, известные всем, и которые работают, как положено, именно потому, что все их знают и принимают как образ жизни. Люди рождаются и умирают, но Народ остаётся. Ему доводилось вместе с дядьями отправляться в дальние путешествия – на многие сотни миль – но Народ всегда был, всегда ждал их где-то за горизонтом. Мау чувствовал это.
А что делать с девушкой-привидением? Может, за ней скоро приплывут другие штанишники? Она уйдёт, и Мау снова останется один. Это будет ужасно. Он боялся не привидений, его пугали воспоминания. А может, это одно и то же? Если женщина каждый день ходит к ручью за водой, запомнит ли её тропа, по которой она ходит?
Стоило Мау закрыть глаза, и остров заполнялся людьми. Может, земля запомнила их лица и шаги, а теперь помещает эти воспоминания ему в голову? Прадеды сказали, что Мау и есть Народ, но это не может быть правдой. Многие могут стать одним, но один никогда не превратится во многих. Впрочем, он помнит о них и сможет рассказать другим, когда они придут сюда, и тогда Народ вновь оживёт.
Он был рад, что девушка с ним. Без неё он давно ушёл бы в тёмные воды. Мау слышал шёпот в бульканье пузырьков, когда нырнул за ней. Так легко было поддаться лукавым словам Локачи и пойти ко дну, но тогда утонула бы и она.
Нет, он не останется здесь один. Не бывать этому. Только он и голоса мёртвых, которые лишь выкрикивают приказы и не слушают ответов? Нет.
Нет… они будут здесь вдвоём, и он научит её своему языку, и поделится с ней воспоминаниями. Когда придут другие люди, Мау и девушка скажут им: "Когда-то здесь жили люди, а потом пришла волна".
Он услышал шорох и понял, что она наблюдает за ним. Он понял и ещё кое-что – суп пахнет очень вкусно, но для себя одного он не стал бы его варить. Белая рыба, пригоршня моллюсков, имбирь с Женской Половины и мелко нарезанные клубни таро, чтобы придать густоту.
При помощи двух палочек он снял горшок с углей и вручил ей половинку раковины вместо ложки.
Трапеза получилась… забавной. Они оба дули на суп, чтобы остудить, но она кажется очень удивилась, что он просто сплёвывает рыбьи кости в огонь, в то время как она очень аккуратно выкашливала их и складывала в кусочек ткани с оборочками, ставший жёстким от морской соли и песка. Кто-то из них начал хихикать, а может, оба одновременно, и вскоре они уже хохотали в голос. От смеха Мау не смог выплюнуть очередную кость и выкашлял её себе на ладонь, в точности, как она, с очень похожим тихим звуком "к-хм". Девушка чуть не задохнулась от хохота. Впрочем, она взяла себя в руки и попыталась тоже сплюнуть кость в огонь, к чему у неё явно не было привычки.
Они не знали, отчего им смешно. Порой смех приходит, когда дальше плакать уже просто невозможно. Порой ты смеёшься оттого, что застольные манеры на берегу моря выглядят уж очень забавно. А бывает, смеёшься просто потому, что остался в живых, хотя и не должен был.
Потом они лежали на песке, глядя в небо. На востоке бело-жёлтым светом сияла звезда Воздуха, а над горизонтом разгорался ярко-красный Костёр Имо. Сон накатил на них, словно волна.
Мау открыл глаза.
В воздухе звенели птичьи песни. Они раздавались отовсюду, очень разные, начиная с отрыжки птиц-прадедов, и заканчивая звуками со стороны Нижнего леса, которые считать настоящей птичьей песней было весьма затруднительно:
- Полли хочет фигу, ты, червяк библейский! Ваарк! Покажи нам свои подштанники!
Мау сел.
Девушка исчезла, но странные следы без пальцев явно направлялись к Нижнему лесу.
Мау заглянул в глиняный горшок. Ночью там и так немногое осталось, после того как они выскребли его своими раковинами, но, пока они спали, какая-то мелкая тварь вылизала его совсем дочиста.