— Он мог здесь сделать отличную карьеру. Он прирожденный бармен, мне до него далеко. Прямо талант, но мистер Хансен решил, что он слишком молод, и ему пришлось уехать.
Лепски внимательно посмотрел на старика. От него не укрылась ненависть, застарелой раной открывшаяся в глазах индейца.
— Где ваш сын сейчас, Тохоло?
— Не знаю, сэр. Из города он уехал. Уж четыре-пять месяцев от него ни весточки. Надеюсь, устроился в каком-нибудь приличном баре. На это дело у него прямо талант.
— А он долго здесь проработал, прежде чем мистер Хансен посчитал его слишком молодым?
— Долго ли? Месяца два.
— А еще кто-нибудь, кроме мистера Хансена, считал, что он молод для этой работы?
— Нет, сэр. На моего сына никто не жаловался.
Лепски задумался, погрыз ноготь большого пальца.
— Может, мистер Хансен и ваш сын чего-то не поделили? — спросил он наконец.
— Это не мое дело, сэр.
Вот где собака зарыта, подумал Лепски.
— Расскажите о вашем сыне, Тохоло. Почему он не пишет? У вас с ним испортились отношения?
Тохоло посмотрел вниз, на свои темные, тонкие руки.
— Мой сын что-то натворил, сэр?
Лепски заколебался. Потом решил: надо выкладывать карты на стол. Хуже не будет. Конечно, у него перед носом могут захлопнуть дверь… а если повезет?
— Вы про Палача слышали?
Старик поднял голову и посмотрел на Лепски.
— Да, сэр.
— Нам известно, что этот убийца — индеец, — сказал Лепски как можно мягче. — Он убил двух членов вашего клуба и приятельницу третьего. У этого человека повредился рассудок. Мы должны найти его, пока он не убил кого-то еще. Мы знаем, что он — молодой. И стараемся выйти на его след. Поэтому я хочу у вас узнать: что за человек ваш сын?
Лицо старика стало мраморно-серым.
— Вы думаете, сэр, это натворил мой сын?