редко могут иметь какой-нибудь общий интерес. Каждое человеческое свойство
имеет на всех языках по крайней мере по два названия, из которых одно
порицательное, а другое хвалительное, - скупость и бережливость, трусость и
осторожность, жестокость и твердость, глупость и невинность, вранье и
поэзия, дряблость и нежность, взбалмошность и страстность, и так далее до
бесконечности. У каждого отдельного человека есть в отношении к нравственным
качествам свой особенный лексикон, который почти никогда не сходится вполне
с лексиконами других людей. Когда вы, например, одного человека называете
благородным энтузиастом, а другого безумным фанатиком, то вы сами, конечно, понимаете вполне, что вы хотите сказать, но другие люди понимают вас только
приблизительно, а иногда могут и совсем не понимать. Есть ведь такие
озорники, для которых коммунист Бабеф был благородным энтузиастом, но зато
есть и такие мудрецы, которые австрийского министра Шмерлинга назовут
безумным фанатиком. И те и другие будут употреблять одни и те же слова, и
теми же самыми словами будут пользоваться все люди бесчисленных
промежуточных оттенков. Как вы тут поступите, чтобы отрыть живое явление
из-под груды набросанных слов, которые на языке каждого отдельного человека
имеют свой особенный смысл? Что такое благородный энтузиазм? Что такое
безумный фанатик? Это пустые звуки, не соответствующие никакому
определенному представлению. Эти звуки выражают отношение говорящего лица к
неизвестному предмету, который остается совершенно неизвестным во все время
разговора и после его окончания. Чтобы узнать, что за человек был коммунист
Бабеф и что за человек Шмерлинг, надо, разумеется, отодвинуть в сторону все