— Не смейтесь, бабушка. Царь — это все-таки… большой администратор.
— Что за слово, внучек. Фу… Кем ты служишь? Я все-то забываю, прости, мой милый.
— Я — противопожарник, бабушка.
Старуха заходится в кашле. Затем говорит сердито:
— Не раз я давала понять Романовым, что им не удержаться… Мужчина, который повышает голос, — не уверен в себе. Это во-первых. А во-вторых, мужчина, который повышает голос, явно не на своем месте.
Утро — нехорошее и гадкое. Голова у Игоря Петровича раскалывается. Поташнивает. Любви к людям нет ни на полкопейки.
— Ну-ну, — подбадривает его Светик, — похмеляйся. Не ты первый.
Он скрипит зубами:
— Противно…
— Тридцать шесть лет мужику, и все еще противно — да?
— Я не про водку. На небо смотреть противно.
— И без неба проживем. Большое дело — небо!
Игорь Петрович опрокидывает стопку. Кривит рот.
Выдыхает вчерашнее — и кривит рот еще больше.
— Светик… Зачем я все это ей наговорил? Как-никак теща. Как-никак свой человек. Близкий.
Он терзается:
— Свинство это. Ах какое свинство.
И опять терзается:
— Свинство. Гнусность… С чего хоть я начал, Светик?
— Ты начал не очень оригинально: сказал, что видел ее в гробу. Это было в два ночи.
— Ах, черт…
Они молчат. Светик сует ему в рот сигарету.