— А то, обрюхатил девку — женись!
— Я?!
Ромуальд кивнул.
— Это вздор!
— Нет.
— Я не виноват!
— Как же она брюхата?
Юрист даже подпрыгнул на месте:
— Я-то почем знаю!
— Ты не знаешь, зато я знаю.
— Я дворянин, — проныл юрист, пытаясь с этой стороны указать на абсолютную абсурдность претензии Ромуальда.
— Ай-яй, а нынче как раз не старое время.
— Вы что же, извините, серьезно? Вы представляете себе, что я, что я... женюсь на...
— Да.
Сказав это веское, окончательное слово, Ромуальд вышел вон из комнаты, до краев полной горем. В заявление Машки он не то чтобы поверил, просто для него оно открывало какой-то выход из ситуации. Он по принятому на себя статусу не допускать такого надругательства не допустит его. Род Порхневичей испокон веку стоит на том, чтоб беззащитных женщин не обижать.
Дворянин впал после яростной двигательной фазы в ступор. И чем дальше и дольше вилась мысль, тем отчаянней выходило его положение. Бежать? Но полицейский надзор! Правда, говорят, многие уезжали даже из Сибири за границу. Но нужны деньги. А пока он получит ответ из дому — если получит, — уже эти дикари его окрутят. Тут не один полицейский надзор, а еще страшный мужицкий. Но не сдаваться же! Ни за что!
Кошмар предстоящего был так абсолютен и подступил так близко своей распахнутой омерзительной пастью, что... Из-за стенки, что отделяла его комнату от кухни, донеслись звуки разговора между Ромуальдом и нехорошей девкой. И разговор этот всего в несколько секунд перешел в крик. Там ругались, причем страшно, очень громко, но неразборчиво, голоса наползали друг на друга. Одно можно было понять: ор идет о браке.
Потом все резко стихло.
Юрист сидел не шелохнувшись, только инстинктивно приложил подушку к груди, как будто защищаясь от чего-то неведомого.
И тут Ромуальд Северинович вдруг вернулся. Опять сел на табурет. Юрист болезненно вздохнул, горло было пережато судорогой, болезненно, но и радостно: у них что-то не сходится.
Пожевав нижнюю губу, подвигав ноздрями, Ромуальд сказал:
— Повезло тебе.