Киселев: — Записывай.
Сидельников: — Сейчас.
Он достает ручку и самодельный блокнот, вырезанный из толстой тетради.
Киселев: — Город плывет в море ночных огней… Здесь Аm… Город живет счастьем своих людей… Dm, E, Am. Старый отель двери свои открой. Старый отель в полночь меня укрой…
На взлетную полосу выезжает крытый брезентом «Урал», из него выпрыгивают два солдата и начинают загружать трупы в кузов.
За кадром поет Агузарова.
Татаринцев возвращается. Он молча становится около Сидельникова, смотрит на него сверху вниз.
Сидельников: — Чего стоишь-то? Давай воду, пить охота.
Татаринцев протягивает ему фляжку. Сидельников пьет.
Татаринцев: — Тебя забирают.
Сидельников: — Откуда ты знаешь?
Татаринцев: — Майор сказал. Сказал, чтобы ты собирался. Тебя отправляют.
Сидельников: — А вы?
Татринцев: — Тебя одного.
Сидельников с Киселем встают, некоторое время все втроем молча смотрят друг на друга.
Сидельников: — Ну ладно, Кисель. Пока.
Кисель смотрит на протянутую руку.
Киселев: — Я пойду с тобой. Я пойду с тобой и попрошу майора, чтобы он меня тоже отправил. Мы должны быть вместе. Куда ты, туда и я.
Сидельников: — Не надо, Кисель. Ты же не хотел лететь. Может, правда будешь печь булочки в Беслане.
Киселев, собирая свои вещи: — Нет. Нет. Ты что, так ничего и не понял? Здесь никто никогда не остается. Это транзитное поле — либо туда, либо оттуда, нас привезли сегодня, чтобы всех отправить в Чечню, нас всех родили, вырастили и воспитали только затем, чтобы всех сегодня отправить в Чечню. Я пойду с тобой.
Татаринцев: — Я тоже. Я тоже пойду с вами к майору.
Втроем они стоят около майора, который сидит на земле и раскладывает личные дела солдат на три стопки. Первая — очень большая, вторая намного меньше, в третьей же всего несколько штук.