Он разливает водку по стаканам, майор стреляет, штукатурка сыплется прямо в разлитую водку.
Арзуманян: — Ну, не чокаясь.
Они выпивают.
Арзуманян наливает Сидельникову: — На выпей.
Сидельников выпивает.
Арзуманян: — Пойдешь ко мне в танкисты? А? Пошли, завтра полетишь со мной в Шали. Полетишь, а? Там из тебя сделают запеканку. И из меня. Еланский, отдай мне его.
Еланский исподлобья тяжело смотрит на Сидельникова. Он уже плохо соображает. Ничего не отвечая, он задирает голову вверх и снова стреляет.
Арзуманян вдруг как-то сразу сникает. Пружина в нем расслабляется, он размякает в кресле.
— Иди на хрен отсюда, — машет он рукой. — Все равно в танк не влезешь, слишком длинный.
Сидельников выходит и пока его не остановили, уходит из казармы совсем.
Сидельников сидит на крыльце. Где-то далеко в степи работает КПВТ. Стрекочут цикады. Над крыльцом — открытое окно каптерки. Там Арзуманян ревет «По полю танки грохотали», у него красивый сильный голос, но он не поет, а воет:
Еланский стреляет.
На взлетке разгоняются два штурмовика и уходят на Чечню.
Казарма. Ночь. Связисты спят, укрывшись одеялами с головой. Прилетает сапог, сбивает табуретку. Крик:
— Связь, подъем!
Связисты вскакивают, начинают быстро-быстро одеваться, становятся по стойке смирно около кроватей.
Боксер: — Ты, длинный, иди сюда. Сапог захвати.
На кровати сидят разведчики, пьют водку. Сидельников подходит, отдает сапог. Разведчик: — Поставь.
Он протягивает Сидельникову х/б с латунными пуговицами.
Боксер: — На, надень. Надевай, не бойся.
Сидельников надевает.
Боксер: — Становись сюда. Фанеру к осмотру.