Ларри хорошо знает, что такое ненависть окружающих. Люди считают его сверхзаносчивым нуворишем с налетом нарциссизма. И это нетрудно понять, если учесть его гигантские яхты, выигрывавшие кубки мира, самолеты и японский дворец. К тому же он слишком увлекается пластической хирургией. Не так сильно, как та леди, которая уже напоминает гигантскую кошку, но все же слишком. Ларри уже приобрел некую зависимость от этого процесса. У него было две подтяжки лица, а уж сколько раз ему корректировали глаза, никто и сосчитать не может.
Но несмотря на все это, мы с Ларри живем душа в душу. Пожалуй, он ближе всех стоит к тому, что я называю другом. Во-первых, мы с ним оба сироты. В нас живут сиротские гены, которые говорят: «И ты способен меня бросить? Ладно, я заставлю тебя обратить на себя внимание. Ты еще пожалеешь, что отвернулся от меня».
— Вот тебе мой совет, и поступай с ним, как хочешь, — говорит Ларри. — Вспомни, что говорил твой Сунь-цзы: «Избегай противоборства с сильным соперником. Лучше побеждать без боя». Ладно, пошли обедать.
Чайный домик Ларри расположен на острове в центре пруда и представляет собой точную копию чайного домика семнадцатого века Сёкинтей в Киото, но только слегка превосходит оригинал по размерам. На полу лежат циновки, в рамы вставлена полупрозрачная бумага, стены раздвигаются, открывая вид на пруд. Привезенные Ларри из Японии гейши провожают нас внутрь, и начинается чайная церемония.
У Ларри она занимает четыре часа. Это полная церемония «ху-ха» с изысканными блюдами и десятью сортами чая, а также с песнями и танцами гейш. После обеда Ларри встает и начинает демонстрировать приемы карате, которые до смерти пугают девушек. Они с визгом выбегают из домика.
К моменту окончания обеда на часах уже пять часов вечера. С подъездной дорожки к дому Ларри вся долина видна, как на ладони. Надвигаются низкие черные тучи, готовые пролиться дождем. С неба падает несколько капель.
— Бедные сукины дети, — говорит Ларри, кивая в сторону автострады 280, до отказа заполненной автомобилями. — Они и не знают, что их ждет.
— Всего лишь гроза.
— Я говорю про эту историю с КЦБ. Помнишь землетрясение 1989 года? Где ты находился прямо перед тем, как тряхнуло по-настоящему?
— Но ведь они пока просто рассылают письма.
— Погоди, пока начнутся первые аресты. Тогда акциям хана. Они потеряют половину цены. Миллиарды долларов испарятся в один миг, словно их и не было. Мы сейчас говорим не о богатых проходимцах, которые откупятся штрафами. Мне жалко вон тех бедолаг на дороге, у которых пропадут все пенсионные накопления и сбережения. А потом начнутся массовые увольнения. Это плохо, Джобсо. Все это меня здорово пугает. Никто в долине не выйдет сухим из воды. Похоже на войну с терроризмом, только в роли террористов выступаем мы сами.
— Ларри, я тебя люблю, но мне кажется, что ты все излишне драматизируешь.
Он берет меня за плечо и серьезно смотрит прямо в глаза.
— Послушай меня. Не задирайся с этими парнями. Не вступай с ними в драку. Постарайся все уладить. Неважно, сколько денег они запросят, — заплати и продолжай работать. Подпиши любое признание, сделай все, что они хотят.
Том Боудитч получил место в совете директоров за то, что десять лет назад, когда мы находились при последнем издыхании, он купил громадный пакет наших акций и сам изъявил желание войти в правление. Ему семьдесят три года, и большую часть своей карьеры он посвятил рейдерству. Он заносчив, колюч, и его практически все ненавидят, особенно члены правления «Apple». Помимо всего прочего, телосложением он напоминает ученика восьмого класса, в связи с чем за глаза мы называем его недомерком. Его иссиня черные волосы гладко зачесаны назад, и от него пахнет лосьоном после бритья «Олд спайс». Он окончил Йельский университет и не упускает случая напомнить об этом. Много лет назад Боудитч был заместителем чего-то там в ЦРУ, и у него сохранились связи со множеством теневых фигур в Вашингтоне. Живет он в Лас-Вегасе в пентхаусе на крыше казино и летает на самолете «Gulfstream IV», который, конечно, не так хорош, как мой «Gulfstream V», но все еще красив.
Иметь Тома в составе правления — это то же самое, что быть владельцем ротвейлера. Он служит нам прекрасной защитой, но никто не знает, когда ему надоест гоняться за мячиком и возникнет желание наброситься на хозяина. Вообще-то Том способен напугать меня чуть ли не до усрачки. Особенно когда он орет на меня, как сейчас, перед лицом всех руководителей и директоров:
— Да господи ж ты боже мой, мать твою богородицу! Слушай, малыш, стоит мне только повернуться к тебе задницей, как ты умудряешься засунуть свой хренов отросток в мясорубку, а мне приходится лететь сломя голову, чтобы вытаскивать то, что осталось. Знаешь, на кого ты похож? На этого долбаного Человека Дождя. Смотрел когда-нибудь такой фильм? Там показывают одного тормознутого придурка, который тоже гений. Вот это как раз ты и есть. У тебя куча всяких талантов. Но чтоб я подавился своим дерьмом, если ты не такой же чертов дебил, как и он. Ты это понимаешь?
Я не шучу. Именно так Том и изъясняется. Что еще хуже, он брызжет слюной, когда кричит, а изо рта у него воняет, как из бочки, стоящей на нижней полке морга.
Сейчас воскресное утро, и Том ведет заседание совета директоров. Он прилетел из Лас-Вегаса в черном атласном дорожном костюме. Похоже, у него их штук пятьдесят плюс еще столько же синих. Он их шил на заказ у какого-то знаменитого закройщика в Гонконге.
— Леди и джентльмены, — говорит Том, — позвольте представить вам нашего врага.
Он нажимает кнопку на проекторе «Apple» — отличный малоформатный аппарат со сглаженными краями, — и на экране моментально появляется фотография.
Это мужчина с широким лицом ирландского типа, редеющими волосами, полным отсутствием шеи и идиотским взглядом.