— Это вовсе не те милые и дружелюбные зверюшки, как их пытается представить Эл Гор. Во-вторых, хватит канючить, потому что я уже собирался было запланировать небольшую благотворительную акцию по организации твоего концерта, но как раз сейчас у меня совершенно нет времени. На тот случай, если ты не читаешь газет, могу сообщить, что федералы решили упрятать меня за решетку. А я, кроме того, еще пытаюсь создать новый телефон, новую телевизионную приставку, организую конференцию разработчиков, которая должна состояться меньше, чем через месяц, делаю заключительные штрихи к проекту нового iPod с видеофункцией, который может сохранять в памяти полноценные видеозаписи продолжительностью четыре с половиной часа. А это значит, что скоро ты сможешь носить в своем кармане два полноформатных кинофильма. Ты только задумайся.
— Господи Иисусе! — восклицает рок-звезда Боно. — Еще один долбаный iPod? Ты уже становишься похож на этого долбаного Вилли Вонку с его долбаной шоколадной фабрикой. Печешь свои iPod, как пирожки, а планета тем временем тает ко всем чертям.
— Боно, послушай, — уговариваю я, — каждый должен заниматься своим делом. Разве не так? Ты же не позвонишь Пикассо и не попросишь его бросить писать свои картины и заняться вместо этого глобальным потеплением. И не попросишь Ганди, или Мартина Лютера Кинга, или Нельсона Манделу: «Бросьте вы эти права человека, давайте спасать пингвинов в Гренландии». Так ведь?
Боно возражает, что пингвинов в Гренландии нет, они живут где-то на Южном полюсе. Надо же, стал экспертом по экологии, посмотрев какой-то фильм. Насколько я знаю, он даже средней школы не закончил. А потом он ни с того, ни с сего начинает уговаривать меня, чтобы все прибыли от «Apple» я направил в какой-то Фонд спасения планеты.
Я делаю то же, что и всегда в подобных случаях: начинаю применять к нему методы дзен. Я обретаю полное спокойствие и говорю:
— Правильно малыш, давай мы проведем это решение через совет директоров. Отдадим к черту все прибыли. Поставим это первым пунктом в повестке дня нашего первого заседания, — и затем продолжаю: — Эй, послушай, я сейчас проезжаю через туннель, связь плохая. О, дьявол! Ты слышишь меня? Шшшшшшшш. Шшшшшшшш.
Очевидно, он не настолько пьян, как мне показалось, потому что вдруг произносит:
— Совсем свихнулся что ли? Я сижу прямо напротив тебя за столом. Мы же с тобой не по долбаному телефону разговариваем.
— Что? Не слышу… шшшшшшш… что? Ты где? Слышишь меня? Шшшшшш… Я перезвоню тебе, хорошо?
— Я серьезно, Стив.
— И я серьезно, Боно. Я ведь все это рассказываю тебе, потому что мы друзья. Тебе надо собраться, парень.
Мы рассчитываемся. Точнее говоря, рассчитываюсь я, потому что если вы до сих пор не знали, то Боно — самый бедный человек в мире. Он никогда не носит с собой денег и объясняет это тем, что у Иисуса тоже никогда с собой не было ни копейки. Во всяком случае, он никогда ни за что не платит. Мы едем в город. Боно настаивает, что вполне может сесть за руль. Возможно, здесь сказываются его ирландские корни или что-то еще, но, несмотря на то, что он с трудом доходит до машины, за рулем он чувствует себя прекрасно, даже когда я подаю ему скрученный косячок и ему приходится отвлечься на пару секунд от дороги, чтобы взять его.
Мы тратим кучу денег на ужин в каком-то немыслимо дорогом ресторане, где официанты пренебрежительно смотрят сверху вниз, когда я заказываю сырые овощи и настаиваю, чтобы их показали мне, прежде чем нарежут и подадут на стол. Во время ужина я пытаюсь поведать Боно о неприятностях с КЦБ, но он не обращает на это ни малейшего внимания.
— Да брось ты это, — говорит он. — Давай лучше махнем к братьям Митчелл.
Он ездит туда каждый раз, как оказывается в нашем городе, и всегда направляется в комнату, где можно в полной темноте сидеть на диване, а голые девицы при вспышках стробоскопа, кажется, движутся рывками, и только слышно, как какие-то лузеры мастурбируют в темноте. В последний раз после такого посещения мне пришлось выбросить туфли, потому что я вляпался в сперму (не в свою, конечно). Но Боно это нравится. На протяжении многих лет я составлял ему компанию, но на этот раз я говорю:
— Ну, пожалуйста, чувак, давай лучше проедемся по свежему воздуху.
И вот мы мчимся по 280-й автостраде под проливным дождем, а какой-то придурок в «Лексусе» перестраивается прямо у нас перед носом и чуть не задевает нас. В Боно просыпается ирландский темперамент в сочетании с выпитой дозой, и он орет:
— Нет, ты видел этого сукиного сына? Сейчас я ему задницу подровняю!
Он давит педаль газа в пол, и в какую-то долю секунды мы оказываемся вплотную к его бамперу. И тут — я просто не могу поверить — Боно действительно въезжает ему в зад.
Это просто касание, но мы едем со скоростью 130 километров в час, и «Лексус» начинает носить по мокрой дороге из стороны в сторону. Тот парень за рулем в испуге начинает размахивать руками. Боно довольно ржет:
— Ну, как, почувствовал легкое дыхание смерти? — Он с силой давит на газ и снова бьет его в бампер, но на этот раз гораздо сильнее. Багажник «Лексуса» сминается, словно консервная банка.
Мы все сворачиваем к обочине и останавливаемся. Этот парень вылезает из машины с бешеными глазами. И тут мы открываем двери, и он видит, кто перед ним. Проходит пара секунд, прежде чем до него доходит суть происходящего. Парень говорит: