— Патриотизм — хорошее дело, — сказал Карел, отодвигая пустой котелок, — когда есть работа и живот у тебя не подводит с голодухи.
— Стало быть, тебя вообще не трогает, что к нам пришли немцы? — рассердился Пепик. — Ты бы не пошел против них?
— Дело не в немцах, а в нацизме, — ответил ему Гонзик.
— А разве есть разница?
— Есть, да еще какая!
— А если бы к нам пришли другие чужаки, не нацисты, и захотели бы без войны отнять у нас свободу?
— Такие приходили и были у нас, — спокойно ответил Гонзик.
— Что ты болтаешь!
— Они пришли без оружия и не посягали на наши границы и нашу родину. Они пришли в перчатках, и ты их приветствовал и видел в них союзников. Они жили у нас, хозяйничали, как у себя дома. А потом продали нас. Ты знаешь их?
Пепик протестующе поднял руку, но последние слова Гонзика смутили его. Он поправил очки и растерянно замигал, но не сдался.
— Через несколько лет мы иначе будем смотреть на эту трагедию. Правильную оценку таким событиям можно дать только со временем. История покажет…
— Или бог рассудит? — усмехнулся Гонзик. — Не нужно столетия, чтобы понять, что с нами сыграли грязную игру. Это нам всем стало ясно сразу после Мюнхена. Только тупицы или те, кому это выгодно, искали и ищут оправданий для такого предательства, вот что.
Пепик вытащил из чемодана под койкой писчую бумагу, сел за стол и принялся чистить перо своей авторучки.
— Нехорошо это, — сказал он, — загореться одной идеей и зачеркивать и отвергать все остальное. Равно неправильно быть безбожником или религиозным фанатиком, слишком левым или слишком правым. Правда — где-то в середине. «Aurea mediocritas», — говорили древние. Золотая середина.
— Да, — сурово сказал Гонзик, — лучше всего спокойно плыть по течению, посередине реки. Ведь у правого или левого берега можно, чего доброго, оцарапаться или даже разбить себе голову. Нет, истина одна, и она не бывает половинчатой!
— А что такое истина? — воскликнул Пепик, подняв руки. — И как ее установить?
Кованда шлепнул по столу колодой карт и громко засмеялся.
— Ты, — сказал он Пепику, — похож на того укротителя, что сунул голову в львиную пасть и говорит льву: «Слушай-ка, а кто у кого в зубах?»… Лучше сыграем-ка, ребята, в картишки. Сдаю?
— Я буду письмо писать домой, — сказал Пепик, довольный тем, что Кованда шуткой положил конец спору. — Попрошу прислать мне чистое белье и что-нибудь съестное, а то эта проклятая работа совсем меня угробит.
Мирек уже влез на верхнюю койку и, удовлетворенно пыхтя, лег на спину.
— Спать! — сказал он и закрыл глаза. — После доброго ужина полезно прилечь, а после плохого хорошо бы не вставать вовсе.
Гонзик встал, собираясь выйти из комнаты.