— Что надо?
Савка зашептал:
— Вы скажите барину, чтобы того… не робел…
Он показал рукою, как делают вольты.
— Парень слепыш и ослица двукопытая: ничего не заметит. А денег с него грести можно сколько угодно.
Когда я крепко обругал Савку за его проекты, он не понял — за что? Он своим господам желает добра, и ему же достается!
— Ты бы, Савка, хоть с нами делился, — зубоскалил Мерезов. — Знаешь, Саша: этот ферт заполонил всех баб на деревне.
— Уж и всех! — самодовольно огрызался Савка, — куда мне их столько, добра такого?
— Глаза у тебя завидущие.
— Ничего не завидущие: я отобрал себе только какие с лица получше, а рябых — всех, как есть, вам оставил.
— Хвастунишка ты, Савка.
— Быль молодцу не в укор, Василь Пантелеич.
— Забыл, видно, как проучила тебя Галактионова Левантина? Представь, Александр: девка, обидевшись Савкиным ухаживаньем, пожаловалась братьям, а те залучили нашего Дон-Жуана к себе во двор, сняли с него одежду да и прогнали его через всю деревню до самой усадьбы вожжами по голому телу.
— Нашли кого поминать — Левантину! — равнодушно возражал Савка. — Левантина — разве девка? Идол; прямо сказать, статуй, стоерос бесчувственный. Пока ее из дуба обтесали, десять топоров сломано.
— Слыхал ли ты, Савка, про лисицу и зеленый виноград?
— Слыхивал. Насчет винограду кому-нибудь ровно бы надо погодить дразниться. К Левантине примазывались иные и почище нас, одначе и им пиковый антирес указан.
— Молчи, животное!
Из соседей-дворян Мерезов ни с кем не знался.
— Что за радость, — объяснял он, — смотреть на оскуделую голь? Кругом на сто верст ни одного порядочного землевладельца. Нищие с кокардами. Мне надоела и своя нищета — до чужой ли?
— Неужели не найдется интересных живых людей?
— То есть образованных, что ли? Вероятно, есть. Да мне-то что в них? Я сам образованный.
— Все же… общение мыслей, интересов…