Часть населения с восторгом приняла это известие. Правда кое-кто шептался, что якобы этот способ был открыт задолго до дедушки, просто лилипуты по природной своей осторожности и скромности помалкивали, ожидая, не выйдет ли каких распоряжений на этот счет от властей. Посыпались благодарственные письма дедушке, тогда еще действующему императору, в которых подданные сообщали, что только теперь открылись у них глаза, и как можно было столько лет пребывать во тьме, и не сообщит ли император еще чего-нибудь в таком же роде. Императора провозглашали светочем рода лилипутского, предлагали во всех лилипутских городах, на всех площадях поставить ему памятники, на пьедестале которых золотом написать слова благодарности лилипутского народа.
Другая же часть населения восприняла новшество в штыки. Противники нововведения говорили, что это прямое и кощунственное нарушение традиций, завещанных предками, и оскорбление их памяти, что они не допустят на лилипутской земле такого позора, что скорее умрут, чем когда-нибудь позволят детям своим перейти на богопротивный задний способ (хотя поговаривали, что некоторые из вождей передников – так их и стали называть с тех пор – все же опробовали задний способ и втайне практиковали его, находя в нем известную прелесть и разнообразие новизны). Наиболее оголтелые предлагали откопать из могилы легендарного основателя лилипутского государства и выставить его святые мощи на главной площади столицы в назидание жителям: великий основатель не то что задний – он и передний-то способ не очень жаловал, а потому, полагали авторы сей идеи, его присутствие устыдит падших, вернет их на путь истинный и положит конец смуте и раздорам. Куда там! В ответ на это предложение на улицы высыпали толпы сторонников нового курса.
Лилипутское общество раскололось. Но настоящая свара началась после того, как отец нынешнего императора оттер от власти своего батюшку (правда, обошелся без отцеубийства и кровопролития, выслав своего родителя в глухую лилипутскую провинцию; я, кстати, посетил там опального экс-императора, добравшись до его жилища за полчаса неторопливой ходьбы. Старик был еще полон сил и замыслов и собирался порадовать свой народ новыми открытиями. Экс-император был импозантен на лилипутский манер и приветлив, как истинный джентльмен; я провел с ним несколько часов в философских беседах и навсегда сохранил самые теплые воспоминания о нем) и сам короновался на лилипутский трон. Основанием для отстранения от власти (которое, впрочем, было инсценировано как отречение) стало то, что экс-император в своих реформах ограничивался полумерами, тогда как передний способ, по мнению нового императора, вообще надлежало запретить, а оголтелых его приверженцев объявить вне закона. Остальных же обязать за две луны окончательно и бесповоротно перейти на задний способ, передний впредь предать анафеме, а замеченных в пользовании им в первый раз наказывать плетьми, а во второй – в сопровождении двух стражей отводить на специальные заведенные для этого участки, где подвергать операции, которая исключит в будущем нарушение закона с их стороны.
После этого указа в стране чуть не дошло до кровопролития – передники бунтовали и мутили народ. По улицам ходили многолюдные толпы, скандируя: «Только спереди! Позор задникам!». По соседним улицам двигались не менее решительно настроенные толпы, кричавшие: «Только сзади! Позор передникам!».
Передники даже пытались устроить подкоп под императорский дворец и подорвать императора со всем его семейством, однако были выявлены бдительной стражей и посажены в узилище. Часть заговорщиков бежала и обосновалась на Блефуску, где была с распростертыми объятиями принята как властями, так и большей частью населения. Не то чтобы блефускуанцы особенно сочувствовали передникам, просто они по-соседски всегда радовались случаю насолить лилипутам, а потому скоро на соседнем острове набралось немалое число врагов лилипутских реформ, от которых постоянно исходила опасность для приверженцев нового курса.
Однако новый император просидел на престоле всего десяток лун. Постоянные заботы о благе государства и подданных подорвали его здоровье, у него начались приступы падучей, и он вынужден был оставить трон, передав власть сыну – нынешнему императору Лилипутии.
Сын, хоть и был молод, отличался мудростью и уравновешенностью, а залысины у него встречались на самом затылке – знак умственных трудов и долгих ночных бдений. На следующий день после принесения присяги, в которой он поклялся придерживаться курса отца, он издал указ, отменявший прежние постановления, и выпустил новый, уравнивавший в правах оба способа: теперь население могло на законной основе пользоваться как задней, так и передней позициями, не подвергая при этом себя опасности судебного преследования.
Часть населения Лилипутии восприняла этот указ с облегчением, другая – хмурилась и говорила, что это откат в темные времена. Беглецы же, обосновавшиеся в Блефуску, не спешили возвращаться домой, справедливо полагая, что помилование помилованием (указ об помиловании беглым передникам последовал сразу же за изданием первых двух), а береженого Бог бережет.
Как бы там ни было, но в государстве во время моего там пребывания установилось хрупкое равновесие. Передники сосуществовали с задниками. Даже говорили, что появились смешанные браки, то есть передники женились на задницах, а передницы выходили замуж за задников. Какому способу отдавали предпочтение в таких семьях, неизвестно, потому что все передники и передницы говорили, что свято блюдут традиции предков, а непримиримые задники и задницы заявляли, что скорее умрут, чем вернутся в прежнее рабское состояние. Знаменем передников стала одна лилипутка, заявившая, что скорее зашьет свое детородное отверстие, чем подпустит к себе кого-нибудь с ненадлежащей стороны. А задники поднимали на щит лилипута, который изрек, что скорее отрубит себе детородный орган, чем приблизится к кому-нибудь спереди.
Мудрый молодой император занял промежуточную позицию. Он в своих редких выступлениях перед народом бичевал радикалов с той и с другой стороны, призывая к умеренности, выставляя в качестве примера себя, правда при этом он так и не сообщил подданным, каким способом предпочитает пользоваться сам. Но народ в своем большинстве поддержал императора. В государстве воцарились мир и порядок, хотя кое-где еще и вспыхивали стихийные митинги в поддержку той или иной партии. Но таковые происходили все реже и реже, а если и происходили, то особого внимания к себе со стороны лилипутского общества не привлекали.
В это время и произошел известный читателю захват мною блефускуанского флота, в основных чертах верно изложенный в моих опубликованных записках. Однако считаю необходимым добавить к уже известным сведениям несколько исторических фактов.
В древности (согласно лилипутским летописям, это произошло за триста одну луну до моего прибытия) Лилипутия и Блефуску существовали как одно мощное государство с могучим флотом и непобедимой армией. Но поскольку врагов у сего древнего государства не было, то многие сомневались – стоит ли тратить столько средств на содержание огромных вооруженных сил, которым не с кем воевать. Вот тогда-то в Блефуску и организовалась партия отъединщиков, которая стала ратовать за отложение от Лилипутии. Во-первых, мы и сами с усами, говорили они, зачем нам эта тупоголовая вельможная лилипутская братия – у нас и у самих может быть не хуже. А во-вторых, отъединимся, и тогда никто уже не скажет, что военные у нас дармоеды. Вон Лилипутия за проливом – исконный враг, который только и ищет случая прибрать к рукам Блефуску, а не будет у нас сильной армии, то непременно так и сделает. Таким образом у нас появится противник – основание для увеличения военных расходов. Наши военные смогут наконец опробовать в деле свои военные теории и доказать всем жителям Блефуску, что и в самом деле чего-то стоят. Да здравствует Блефуску! Смерть Лилипутии!
И вот в один прекрасный день провинция Блефуску отложилась, а поскольку объединенный флот целиком базировался на Блефуску, которая имела для этого удобную бухту Лосабек, то Лилипутия в тот день осталась без флота. Фикос II, бывший в то время императором Лилипутии, отправил армию по ту сторону пролива – вернуть Блефуску в лоно Лилипутии, покарать зачинщиков, искоренить отъединщицкий дух и навести в провинции порядок, чтобы впредь никому было неповадно. Командиры тут же построили армию в колонны и под крики «ура!» повели ее воевать с Блефуску. Однако ввиду значительной (по лилипутским масштабам) глубины и ширины пролива, разделявшего метрополию и провинцию, хотя и обвязанные рыбьими пузырями, далеко не все из вошедших в воду на лилипутском берегу вышли на блефускуанском – ведь флот, как мы помним, в один день оказался во власти мятежников. Вышедшие же военной силы собой не представляли и стали легкой добычей блефускуанцев.
Тогда Фикос II издал указ, предписывающий всем лилипутам строить новый флот. Это был нелегкий период в истории Лилипутии. Все подданные императора с утра уходили на верфи и трудились там, не покладая рук, пока не начинали валиться с ног от усталости. Император смилостивился и разрешил подданным не расходиться на ночь по домам. Это позволило корабельщикам сэкономить немало сил и времени. Они спали прямо при верфях, а утром, не тратя впустую ни минуты, принимались за работу. Всего за десять лун лилипуты восстановили свои военно-морские силы, и блефускуанцы больше не имели подавляющего преимущества на море. Однако Фикос II к этому моменту безвременно скончался, а его сын оказался глуп и ленив – он решил не воевать с Блефуску, а взять ее измором. Измором брал Блефуску и следующий император, и еще один, и еще. Время шло, и все в Лилипутии в конечном счете, хотя и не без скорби душевной, свыклись с тем, что Блефуску более не провинция, а могущественное независимое государство (и, кстати, основание для содержания мощной лилипутской армии). Однако воспоминания о потере флота всегда оставались болезненными по сю сторону пролива, и потому мой поход на Лосабек и возвращение с военным флотом противника были встречены великим ликованием и восприняты как восстановление исторической справедливости.
Я живо интересовался историческими хрониками и современной политической жизнью Лилипутии, а моя жизнь тем временем шла своим чередом. И теперь, следуя хронологии событий, я должен поведать об одном, казалось бы, малозначительном происшествии, сыгравшем важную роль не только в моей судьбе, но и, видимо, во всей лилипутской истории, поскольку, смею заверить моего читателя, судьба Куинбуса Флестрина оказала заметное воздействие на ход развития Лилипутии. Произошло это не в силу каких-то моих особых достоинств или выдающихся качеств, а, как я уже говорил, лишь по причине моих размеров. Так, великан ростом в сорок футов, появись таковой в моей родной Англии, мог бы в корне изменить ее историю.
Происшествие, о котором я намереваюсь рассказать, случилось в один из обычнейших вечеров, когда я, как уже повелось, принимал десятка три обитательниц веселого дома со всякими случайными и неслучайными гостьями, перед каковыми я никогда не запирал двери своего жилья. Все было как всегда. Дело уже шло к развязке, которая словно бы рождалась где-то в глубинах моего естества, чтобы прорваться наружу через то самое орудие, которое услаждало моих прелестниц. Я крикнул «берегись», но одна из девушек не успела увернуться и была сбита мощной струей (в очередной раз должен оговориться: к преувеличениям я отнюдь не склонен, в особенности, если речь идет о моей собственной персоне; не хочу предстать перед своим читателем этаким хвастунишкой: если я говорю «мощная струя», то естественно имею в виду взгляд на сей феномен пострадавшей), что имело последствия, о которых я в ту минуту не мог даже и догадываться. Бедняжка отделалась легким испугом – через мгновение она поднялась на ноги и не без удовольствия принялась размазывать белесую жидкость по телу. Кто бы мог подумать, что такой пустяк повлечет за собой результаты несоизмеримые?
Как я узнал потом, бедняжка эта в детстве перенесла болезнь, вызвавшую у несчастной хромоту (кстати, именно поэтому она и не успела увернуться от моего извержения), однако малютка настолько свыклась со своим недугом, что вела или пыталась вести нормальный образ жизни, ни в чем не отставая от своих сверстниц.
Прошло два дня, и моя случайная гостья уже почти забыла о том происшествии, разве что сохраняла в памяти приятственные стороны своего визита ко мне, но вот на третий день после нечаянной ванны, которую она приняла на моем табурете, малютка почувствовала резкое улучшение. Еще через два дня хромота у нее прошла полностью, деятельность мышц восстановилась, а кожа в местах контакта с моей семенной жидкостью приобрела необыкновенно здоровый и упругий вид.
Обо всем этом мне стало известно неделю спустя, когда я снова увидел уже знакомое мне личико. У девушки в руке было ведерко средних размеров, и она караулила с ним у моего готовящегося к фонтанированию отверстия. Ведерко быстро переполнилось – большая часть жидкости пролилась через край, но моя гостья была довольна. Она попросила меня как можно осторожнее опустить ее на землю и бережно, чтобы не расплескать, понесла ведерко к выходу, словно это был какой-то драгоценный нектар.
Я остановил ее и попросил объяснить, что значит сие странное явление. Выяснилось, что добрая душа несет ведерко к своей престарелой бабушке, страдающей подагрой и прострелом. Тогда же она рассказала мне о том, какое целебное воздействие произвело на нее мое семя, размазанное ею по телу в порыве сладострастия. Я же со своей стороны как врач предостерег ее, просил не впадать в заблуждение. Возможно, ее исцеление объясняется другими причинами, а моя семенная жидкость лишь послужила благоприятным фоном, на котором пошел положительный процесс выздоровления. Однако девушка была полна воодушевления, и разубедить ее мне не удалось. Она твердо обещала сообщить мне, будет ли благоприятным воздействие сей панацеи на ее бабушку. Остальные мои гостьи слушали наш разговор и, видимо, фигурально выражаясь, мотали на ус. У одной из них, еще не успевшей спуститься с табуретки, в руках неведомо откуда взялся пузырек, который она принялась заполнять из пролитой на поверхность лужицы. Другая стала черпать жидкость из лужицы горстями и размазывать у себя по бедрам и груди. Остальные, уже спустившиеся вниз, делали попытки вскарабкаться назад по ножкам табурета, я же чисто машинально, продолжая разговор с моей выздоровевшей прелестницей, подставил им ладонь и перенес наверх. Через несколько мгновений поверхность табуретки была сухой, разве что чуть поблескивала влагой.
Слухами, как известно, земля полнится. И слух о чудодейственной силе моей семенной жидкости распространялся по Лилипутии, как чума по Европе. Число выздоровевших, передавали досужие языки, давно перевалило за все разумные пределы и по всем подсчетам уже превысило все население Лилипутии. Ходили разговоры о чудесных исцелениях: стоило поставить примочку из моих соков на больное место или орган какого-нибудь лилипута на смертном одре, как он вставал с постели и исполнял любимый народный танец – с припрыгиваниями и приседаниями, хлопками в ладоши и переворотами через голову. Не знаю, насколько достоверны были эти рассказы, но ажиотация, поднявшаяся вокруг нового целительного средства, превосходила все мыслимые и немыслимые рамки. Так или иначе, но я благодарен судьбе, занесшей меня на самый край земли, где затерялась эта крохотная страна, которая, смею надеяться, извлекла из моего присутствия немалые выгоды.
Такой поворот событий дал мне счастливую возможность ближе изучить лилипутские нравы. Я был свидетелем не только лилипутской зависти, коварства и скаредности, но и беззаветной любви, которая готова на самопожертвование и не остановится ни перед чем. Такая любовь может явить пример и для наших соотечественников, многие из которых до сей поры пребывают в косности и превыше всего ставят собственное благополучие, повернувшись спиной к материям духовным и чувственным.