— Потому что «разно» означает то, что нас разнит, различает, а «со», наоборот, означает то, что мы можем сделать совместно, — продолжал Альтин. — Так давайте же оставим «разно» и сконцентрируемся на «со». Давайте не спешить, давайте попытаемся найти компромисс между нашим предложением и вашими потребностями в финансировании.
— Да какой может быть компромисс с такими процентами и требованиям по залогу? — Это был не остролицый, а другой, с толстым голосом. — Вы же все условия прописали в свою пользу.
— Почему же только в свою? — бросился в атаку банковский юрист. — В разделе договора об ответственности сторон…
Он начал гладко говорить о непонятных Светошникову вещах. Внутри груди у юриста жило зеленое, и оно расходилось вниз к животу, когда он сглатывал после долгого говорения. Сам юрист об этом не знал. Его имени Светошников не помнил. То есть раньше помнил, но недолго. Потом сразу забыл.
Дверь открылась — тяжелая, крашеная темно-коричневым лаком, и в нее, придерживаемую одним из охранников, что обычно сидели в приемной банка на нижнем этаже, вошла Лана с подносом. Она поставила поднос на край стола. Вошедший за ней охранник, улыбаясь углами потрескавшихся губ, подошел к столу и вытянутыми прямыми руками поднял тяжелую квадратную вазу с хризантемами. Он отступил от стола и остановился, не зная, что с ней делать. Он смотрел на Альтина и от напряжения моргал.
— В мою приемную, — сказал Альтин. Он для чего-то кивнул охраннику.
Охранник кивнул в ответ и ушел, неся перед собой вазу. Казалось, он идет ее кому-то дарить.
Лана подвинула поднос на центр стола и отступила в сторону.
На подносе лежали мокрые серые небольшие ракушки вперемежку с конфетами неправильно овальной формы в серо-серебристых обертках. Альтин посмотрел на Светошникова: так ли? Светошников покачал головой:
— Рассыпать нужно. На стол.
Альтин кивнул. Он встал со своего места — круглый, блекло-рыжий.
— А конфеты для чего? — узким шепотом спросил он Лану. — Почему конфеты?
— Это конфеты «Ракушка», Михаил Аркадьевич, — зашептала Лана. — У девочек в бухгалтерии взяла. Я просто подумала, что тоже ракушки. Вы же сказали: чем больше, тем лучше. Унести?
Альтин взглянул на Светошникова: тот покачал головой:
— Пусть. Только нужно на стол рассыпать. Конфеты пусть.
Альтин кивнул и, потянувшись, ссыпал ракушки и конфеты с подноса на стол. Затем он разгладил их рукой, словно пытался сравнять с полированной деревянной поверхностью, в которой отражались его руки.
Люди напротив с интересом следили за Альтиным. Узколицый взял одну ракушку и начал вертеть ее в руках. Светошников видел, как серо-голубое от ракушки переползает по темным рукавам его пиджака к лицу и окутывает длинную узкую голову переливающейся дымкой. «Схватилось, — отметил Светошников. — Сейчас оно их закутает, и они будут согласные». Он не помнил, на что они должны согласиться.
— Пожалуйста, угощайтесь, — обратился к гостям Альтин. — Прошу вас.
Узколицый взял конфету и, не выпуская ракушку, стал шуршать блестящей оберткой. Сизая дымка вокруг его головы начала быстро густеть, и теперь Светошников мог еле видеть проступающие сквозь нее глубокие карие глаза. Все остальное потерялось, растворилось, слилось.
— Как его быстро, — подумал Светошников. — Сейчас все подпишет.
Он, впрочем, не был уверен, должен ли тот что-то подписывать. Альтин ничего об этом не говорил. Он просто позвонил ему в кабинет и попросил зайти посидеть. Сложная ситуация. Посиди, Паша. Как всегда.
— А это интересная идея, — сказал толстым голосом другой человек напротив, — ракушки и конфеты. Концептуально.