Патрульная милицейская машина неспешно катилась вдоль улицы, залитой неоновым светом фонарей и рекламных вывесок. Стояла теплая весенняя ночь. Город спал, лишь изредка патруль замечал одинокие тени, спешивших по своим ночным делам людей. Редкие дождевые капли постукивали по стеклу.
— Половина третьего, — зевнул сержант Лемешук, посмотрев на часы, и сладко потянулся, хрустнул суставами пальцев.
— Тихо сегодня на маршруте, — в тон напарнику произнес Бартошевич — патрульный, который сидел за рулем. — Хоть бы собака пробег.
— В самом деле… Нынешней весной этих тварей наплодилось, в глухом месте ночью без оружия страшно показываться.
— Не любишь собак?
— Люблю. Но псам же неизвестно, что они — друзья человека!
— А вот первый, — Бартошевич успел нажать тормоза, чтобы не задавить внезапно появившегося перед колесами дворнягу.
— Помяни… Вот и оно.
Собака будто и не заметил смертельной опасности. Он сторчмя несся навстречу патрульному «Жигуленку», поджав хвост. Только в последний момент бросился в сторону и исчез в темноте за забором.
— Ты видал? — удивился Лемешук. — Ну и нахальство.
— Пёс явно испуган, — отметил Бартошевич. — Интересно, от кого он так драпанул?
— Наверняка от других клыкастых. Территорию не поделили, грызутся. У собак как и у людей — цивилизация, — поучительно ответил Лемешук.
— Может живодеры ведут отлов?
— Или медведь из зоопарка сбежал.
— Вряд ли медведь. Передвижной зверинец на днях в другие места подался. Я их сопровождал.
Лемешуку вспомнился поход к гастролёрам, устраивал сыну уик-энд. Малый сразу радовался, и самому было интересно понаблюдать за хозяевами джунглей Африки, но после оба заскучали. Северного белого медведя допекала жара. Замордованная шимпанзе вцепилась в клетку и бесконечно долго раскачивалась, будто хотела разломать узилище и выбраться на волю. Небольшой крокодил плавал в ванне с черепахами. Лев сидел не шелохнувшись и явно мечтал закусить кем-нибудь из посетителей. Одним словом — не понравилось.
— Не люблю зоопарк, — задумчиво произнёс Лемешук.
Бартошевич качнул головой, согласился.
— И цирк тоже.
Патруль добрался до конца улицы. Начиналась развилка. Глухие улочки вели в глубину кварталов, где фонари почти отсутствовали, а улица освещалась в основном полной Луной.
— Завернем или едем обратно? — спросил Бартошевич.
— Все равно, — отмахнулся Лемешук.