— Доброе утро, доктор Коул. А мне сказали, что я вас больше не увижу.
— Твое дело, Оррин, передано другому врачу. Но мы все равно можем побеседовать, если хочешь.
— Пожалуй, хочу, — откликнулся он.
— Вчера я говорила с полисменом Боузом. Ты его помнишь?
— Да, мэм, конечно, помню. Боуз — единственный полисмен, проявивший ко мне интерес. — (В простецком выговоре Оррина «полисмен» стал «плиз-меном»). — Только он взялся позвонить Эриел, моей сестре. Вы не знаете, она еще не приехала?
— Не знаю, но я собираюсь переговорить с Боузом и обязательно его об этом спрошу.
Решив, что незачем ходить вокруг да около, она сказала:
— Он упомянул о тетрадях, бывших с тобой, когда тебя подобрала полиция.
Оррина как будто не удивило и не огорчило, что Сандре известно про тетради, но выражение его лица стало не столь радостным.
— Полисмен Боуз сказал, что они останутся в полиции, но со временем мне их вернут. — Он нахмурился, на высоком лбу образовалась V-образная морщина. — Ведь вернут, правда? Что бы про меня ни решили здесь?
— Если Боуз так сказал, значит, так и будет. Эти тетради настолько для тебя важны?
— Да, мэм, полагаю, что важны.
— Можно спросить, что в них написано?
— Это трудно объяснить…
— Рассказ?
— Думаю, можно сказать и так.
— О чем там говорится, Оррин?
— Мне трудно удержать все это в уме, поэтому мне лучше иметь при себе тетради, чтобы освежать память. Там рассказывается об одном мужчине и одной женщине. Но не только. Это еще… можно сказать, про Бога, да? В общем — про гипотетиков. (Они у него превратились в каких-то «гипо-ДЕТИ-ков».)
— Ты сам пишешь этот рассказ?
Оррин почему-то покраснел.
— Я его записал, — ответил он, помолчав, — но не уверен, что могу назвать себя его автором. Какой из меня писатель? Никакой. Учительница в школе в Парк-Вэл- ли, — это дома, в Северной Каролине, — говорила, что я не способен отличить существительного от глагола. Наверное, она права. Со словами у меня туго, но только не с…
— Только не с чем, Оррин?