– Из Саратова, значит?
– Из Саратова.
– Ну, спасибо.
– А что?
– Да так их и надоть, волков-то этих. Проклятые меня в разор разорили.
– Неужели?
– Еще бы. Тут пахота подошла, а они у меня двух, лошадей зарезали.
И, проговорив это, мужик тяжело вздохнул и повесил голову.
– Волки совсем одолели, а тут еще рендатель грызет… Тот уже хуже волка еще!..
– Какой такой арендатель?
– Михал Максимыч… Знаешь, что ли?
– Нет, не знаю.
– Лобченков по фамилии, купец саратовский. Он у города землю арендует, а уж мы у него снимаем. Не дает мне хлеб с поля убрать, да шабаш… "Заплати, говорит, деньги за землю…" – а где я ему без хлеба-то денег возьму? Так и не дал… А намедни приезжаю на загон, вижу – хлеб мой вымолочен. Приказчик его подъехал, я ему и показываю на солому-то… "Что ж, мол, это такое?" А он и говорит: "Это не мы, а черкесы, крадучи, обмолотили ночью", – повернул носом и поехал…
– Что ж теперь делать-то? – спросил я.
– Известно что! Жалиться надоть… Только вряд ли дело-то мое выгорит…
– Почему это?
– А по тому самому, что у Михал Максимыча, вишь, рука есть в городе… Что захочет, то и делает…
И, немного погодя, он прибавил:
– Ох, и продувной только…
– А что?
– Да как же!.. Сам ренты не платит, отсрочку себе охлопотал… "Платить, говорит, нечем, потому у мужиков хлеб не родился и денег нет"… Ему дума отсрочила до будущего года, а с нас все-таки дерет… Вот волк-то какой, кабы вот на этого-то скалушек напустить… Вот это было бы важно!..
Но мужик мгновенно замолк, ибо в это самое время в котловине снова раздался вой, снова раздались крики; "Слушь, к нему!", стая подвалила, закипела, застонала, послышался треск сучьев, лошадиный топот, хлопанье арапников, поднялась испуганная стая грачей, а вслед за тем раздались выстрелы, и снова кусты задымились пороховым дымом.