Часть листьев влажно прилипала к большому зеленой у щиту, на котором белыми буквами было написано: «До Москвы — 65 км».
Карцев и Лена лежали в узкой постели, веселенькая занавесочка, на которой одинаковые зайчики барабанили на одинаковых барабанчиках, отделяла их от всего на свете.
— Я люблю тебя, — говорила Лена, чуть не плача. — Я не могу без тебя… Я не хочу без тебя! Витенька, миленький! Ну что же делать?
И Лена судорожно и отчаянно целовала глаза, руки, лицо, шею Карцева.
— Ну скажи мне хоть что-нибудь!
Карцев грустно улыбнулся, прижал голову Лены к своей груди:
— Успокойся, малыш… Успокойся. Я же с тобой. Все в порядке.
Лена перестала себя сдерживать и заплакала в голос:
— Какой там, к чертовой матери, порядок! Все таимся, все прячемся! Да за что же это? За что?!
— Ну, прости меня, прости, — тревожно зашептал Карцев. — Ну, успокойся… Двадцать лет разницы — ты об этом думаешь? Да я тебе через пять лет нужен буду как рыбке зонтик…
Лена вскинулась:
— Боже милостивый! Дурак какой!
Карцев улыбнулся. Но в эту секунду совсем рядом раздался сильный стук. Улыбка мгновенно слетела с лица Карцева, он скрипнул зубами и рванул в сторону занавеску с веселыми зайчиками.
Их постель оказалась подвесной койкой в кабине большой грузовой «шкоды». Работал на мелких оборотах двигатель, подрагивали стрелки на приборах… За боковым стеклом — Серега Пушкарев. Его машина стояла чуть впереди.
— Чего надо?! — бешено крикнул Карцев.
— Поехали, — виновато сказал Серега.
Две «шкоды» с громадными грязно-серебристыми фургонами-рефрижераторами выехали на пустынную трассу.
Лена стояла у зеленого дорожного щита с надписью: «До Москвы — 65 км».
Первым уходил Серега Пушкарев. Вторым — Карцев.
Он смотрел в зеркало заднего вида, и по мере того, как машины набирали скорость, отражение Лены в зеркале все уменьшалось, уменьшалось, становилось еле различимым, а потом трасса пошла чуть влево и Лена исчезла совсем.
Карцев судорожно вздохнул и поудобнее устроился в своем водительском кресле.
А за его спиной колыхались зайчики с барабанами.