Разве что для последующей обработки результатов наблюдений за обществом, но до этого было так далеко, когда он подошел к девушке на улице… Предлагая ей стать его женой, Олег Николаевич не мог знать, кто она по профессии. Должно быть что-то другое…
— Видите ли, Елена Геннадьевна, — сказал я, — мы с Олегом Николаевичем много разговаривали… О его работе, в частности. Я имею в виду: о проблеме выбора с точки зрения теории простых чисел.
Я сделал паузу, чтобы понять по реакции, знала ли хоть что-нибудь об этой теории бывшая жена Парицкого. Социологу Олег Николаевич мог и не говорить того, чего она могла не понять или понять превратно.
— Вот как? — спросила она неожиданно напряженным тоном. — Он вам об этом рассказывал?
Значит, знает. Уже легче.
— Да… И я подумал… Извините, что задаю вопрос в такое время… Если вы знали, чем он занимался в последнее время…
— Не только в последнее, — прервала она меня. — Всю жизнь. Знала, конечно.
— То у него должен был быть знакомый биолог…
— Ах, вот оно что! — сказала она с явно заметным облегчением. — Да, конечно. Не знакомый, а знакомая. Женя Буданова. Хотите с ней поговорить?
— Да, если это…
— Пожалуйста. Запишите номер ее мобильного… Евгения Ниловна.
— Она не…
— Она не замужем, если вы это хотели знать.
Я хотел знать вовсе не это, но не стал спорить, а вежливо попрощался.
Время было не такое уж позднее, и я набрал продиктованный Еленой Геннадьевной номер.
— Здравствуйте, Петр Романович, — произнес мягкий женский голос, низкий, но не прокуренный, как это иногда бывает, а такой, каким могла бы петь россиниевская Золушка — печальный, обнимающий слух.
Впрочем, меня не голос удивил, а обращение.
— Вы меня знаете? — спросил я довольно глупо, вместо того чтобы поздороваться.
— Олег рассказывал мне о ваших встречах и дал номер вашего телефона на тот случай, если… В общем, на всякий случай. Судя по тому, что вы мне звоните, вы много думали сейчас об Олеге и о его…
Она замолчала и, по-моему, тихо всхлипнула, но это могли быть и помехи в эфире.
Парицкий никогда не говорил мне об этой женщине. Почему? Она должна была играть очень важную роль в его системе ценностей. Или, может быть, не она сама, а только ее профессия, и тогда действительно можно было понять, почему Олег Николаевич ни словом о Будановой не обмолвился.
— Я… — пожалуй, мне нужно было лучше подготовиться к разговору, а не мекать, придумывая на ходу необходимую фразу. — Мне хотелось бы поговорить с вами об Олеге Николаевиче. Если у вас есть свободное время…
— Приезжайте, — просто сказала она. — Если хотите — прямо сейчас.
Я растерялся. Ехать на ночь глядя в Питер? Да я только до Финского вокзала доберусь хорошо если к полуночи, а дальше-то что? Уж не предлагает ли она мне заночевать у нее?
— Я вообще-то живу в…
— Знаю. А я в Репино, вы можете быть у меня через полчаса, если успеете на автобус, отходящий в четверть одиннадцатого. А обратно на последний — в одиннадцать сорок пять.
Вот оно что. Репино, надо же! Наверняка Парицкий уже пользовался этими поздними рейсами. Интересно, какие между ними все-таки были отношения. И ведь он мне ни разу…
А почему он должен был мне об этом рассказывать?
— Хорошо, — сказал я. — Так и сделаю. А ваш адрес…
К автобусу я подбежал, когда водитель уже закрывал двери.
***
Я ожидал увидеть женщину лет тридцати пяти, того же возраста, что и Парицкий, а дверь мне открыла старушка — божий одуванчик, и я, растерявшись, спросил:
— Могу я видеть Евгению Ниловну?
— Проходите, Петр Романович, — пригласила старушка знакомым голосом и направилась в глубину квартиры. — Петр Романович, — сказала она, не оборачиваясь, — что же вы там стоите? Проходите в комнату. Пальто — на вешалку, пожалуйста.