— Сколько это заняло времени?
— Не знаю. Может быть минуты две-три.
— А дальше?
— Дальше… Как только молния влетела в цех, меня охватил непонятный страх. Я чувствовал, что сейчас должно произойти что-то ужасное, но не мог двинуться с места. Стоял, как парализованный — ноги слабые, по лбу холодный пот течет. А через пару минут из нашего корпуса выбегает начальство, выбегают дежурные техники и мимо меня, к сборочному… Я опомнился — и за ними. Ну, а в цехе уже все кончено — Лихачев мертвый, а Морозов стоит над ним с разводным ключом в руке. Я этот ключ у него из рук и вырвал. Вот, собственно, и все.
— Благодарю вас.
Следователь потер ладонью лоб. Разговор с Агинским, на который он возлагал столько надежд, его разочаровал. Он узнал лишь несколько новых деталей — все они хорошо стыковались с показаниями других свидетелей, но совершенно не объясняли нелепого поведения и нелепых показаний самого Морозова.
Молчание прервал Агинский.
— Скажите, это правда, что Морозова в убийстве обвиняют?
— Ну, пока такого обвинения не выдвинуто, но некоторые странности его поведения и противоречивые показания делают возможным и такое допущение…
— Но это же нелепо! У него не было совершенно никаких причин. Поверьте — я их обоих знаю хорошо и сразу могу сказать: это абсолютно немыслимо!
И тут следователь, вконец зашедший в тупик, сделал то, чего делать ему не полагалось, — стал делиться сомнениями со свидетелем, как бы спрашивая его совета.
— Ну, а как же, — сказал он, — вы объясните его поведение? Зачем он побежал в цех? Что означает его фраза, сказанная Лихачеву: «Ты еще жив?» Вы, кстати, знаете, что он задал покойному такой вопрос?
— Н-нет. Впервые слышу.
— Так вот был такой вопрос. И как вы объясните, что показания всех свидетелей в общем согласуются, но находятся в резком противоречии с показаниями самого Морозова?
— Ив чем они расходятся?
— А в том, например, что начальники ваши, глядя на экраны своих телевизоров в 1547, видели Лихачева, копающегося у манипулятора. А Морозов показывает, что в это же самое время на экране своего телевизора, подключенного к тому же каналу, к той же камере, он видел Лихачева, лежащего в луже крови, и видел кого-то, склонившегося над ним. Кого — он не узнал, но тот работает на вашем же предприятии. Вы можете это объяснить?
— Нет… Но если Морозов действительно увидел что-то такое на экране, то это, по крайней мере, объясняет, почему он бросился в цех и почему произнес эту фразу…
— Но как он мог увидеть то, что еще не случилось? Не проще ли предположить наоборот: чтобы объяснить свое поведение, он выдумывает, что увидел на экране что-то странное? Ведь, кроме него самого, никто этой картинки не видел. Расхождение получается: Лихачев погиб в 1554,30, а Морозов (и только он один) видит это в 1547 — разница в семь с половиной минут — неувязочка… Если бы он наблюдал гибель Лихачева вместе с начальником цеха и начальником смены, то он не мог быть в это время в цехе. А раз он был в цехе, то не мог видеть эту сцену по телевизору. Не сходятся у него концы с концами, а зачем он врет — я понять не могу.
На этом разговор закончился. Агинский покинул кабинет следователя в полной растерянности.
Нестерпимо яркая голубизна неба, если смотреть в зенит, переходила в темный фиолет. Далеко-далеко внизу сверкали белизной заснеженные пики и хребты, темнели бездонные ущелья. Ни одно облачко не нарушало пустоты этих беспредельных абстрактных просторов. Облака, как и горы, были далеко внизу. Впрочем, совершенно незаметно оказались они уже совсем рядом, и белизна их пушистых клубов слепила глаза не хуже кристалликов снега на вершинах безымянных гор.
Облака, медленно меняя очертания, наваливались брюхом на остроконечные скалы, продирались сквозь мрачные ущелья, непрерывно и согласованно раздавались вширь, попадая на свободное пространство. И это движение похоже было на работу отлаженного механизма и, кажется, сопровождалось низким однотонным гулом, заполняющим все пространство: «А-А-А-А-У-У-У-У-М-М-М-М». А выше, во втором эшелоне, гонимые мощным ветром, проносились длинные ряды облаков поменьше.
На небольшое базальтовое плато то падала сумрачная тень, то вновь заливал его чистый свет из бездонной синевы. Казалось, на пустынной площадке никого нет, но вот прошла тень, и стала видна сидящая в позе Лотоса фигура. За ней стояли еще трое.