оставляя глубокие борозды. Мобильник отлетел в сторону, и, уже не зная, ответил
ли муж на звонок, она закричала что было мочи.
— Госпооооди, Женяяя, пожалуйста. Помоги нам!!!
Именно так. Помоги НАМ.
Он не забыл. И никогда не сможет.
Евгений Прохоров скинул одеяло в сторону и зажег ночник. За окнами было
темно – словно кто-то затер их углем. Электронные часы на прикроватной
тумбочке показывали 6-29.
Странно, — подумалось ему, — так тихо...
Он встал с кровати и подошел к окну. Вслушался. Всмотрелся. Ни души. Ни
звука. Как будто все замерло в ожидании – сотни окон были похожи на протянутые
к дверям Кувуклии* свечные фитили, ждущие благодатного огня.
А что если день не наступит? Что если ночь будет всегда?
Евгений второпях задернул шторы. Ему не хотелось становиться частью
глупого, выдуманного чуда.
Вчера, когда он в очередной раз напивался в «Копеечке» — забегаловке, клонированной из грязного куска советского плинтуса — он так и сказал
широченному, похожему на калач лицу бармена.
«Чудес не бывает»
Он тыкал пальцем в газетный снимок, на котором был запечатлен счастливый
малыш с невероятно яркой радужкой глаз, и повторял.
«Не бывает их. Понимаешь?!»
А бармен кивал и спрашивал: не пора ли ему домой?