— Да кто их, бесов, разберет, — зевнул казак. – Расплодилось дьяволова семени – плюнуть некуда.
Кобельер спорить не стал – хозяйка дала ему на сегодня вольную, поскольку была занята пересчитыванием добычи. Потому засопел счастливый гишпанец, едва вытянулся на лавке.
***
Утром сотоварища растолкал гишпанец – пан-лях отмучался, надлежало за ксёндзом идти и иными печальными заботами заняться.
***
День выдался хлопотным. Пока то, пока сё, пока службу служили, пока покойника в гроб клали да мёдом тело заливали – случай важный и нечастый, ведь ещё везти и везти усопшего до фамильного кладбища. Хома с плотником спорил и иные сложности устранял – гишпанец и паненка в тех делах помощь оказать никак не могли. Хелена прилюдно с большим трудом пару слезинок выдавила, да и в комнату забилась. Безутешная дочь, что с неё возьмешь. Хозяйка выправляла бумаги у войта, торопила с отъездом, да где там успеть – только с похоронным делом заканчивать стали, так такой ливень ухнул, будто сами небеса над Пришебом разверзлись, шляхтича-покойника оплакивая. Хома, накинув на голову пустой мешок, допрыгал по лужам до конюшни, проверил лошадей и карету – всё в порядке, хоть сейчас запрягай. Да куда ж ехать – не шлях, а болото безбрежное.
***
Сидели в комнатке, Анчес накрыл стол. Следовало помянуть покойника, пусть и не особо с ним близки были. Хома так и вообще запамятовал, как ляха звали. Ну да ладно. Гроб добротный, мёда не пожалели. Родному человеку, и то столько одолжений за день не свершишь. Особенно, если сиротой довелось родиться.
— Достойный был человек, хотя и грешный, — молвил Анчес, ставя на стол миску с жареными, щедро обсыпанными тмином рёбрышками.
— А отчего же такой грешный? – полюбопытствовал Хома.
— А ты много на наших шляхах встречал святых мирян? – усмехнулся гишпанец. – А наш покойник и вовсе шляхтичем был.
Хома кивнул. Это да, какой из шляхты может быть святой?
Анчес отчего-то покосился на паненку. Та всё в окно смотрела, да плечики чуть заметно вздрагивали.
— Тю, гишпанская твоя морда, — в сердцах молвил Хома. – Ты что ж язык распустил? Отец он ей, пусть и частично. Какой ни есть, а отец.
— Так я сугубо в философском плане, — оправдался кобельер. – А вообще раз отец, так, несомненно, уваженья заслуживает.
— Ясно, заслуживает. Вот и помолчал бы ты. А то в лоб этак и брякаешь. Сразу видно, московит. У вас все по нахальному.
— Не московит я!
— Московит-московит. По говору вмиг понятно. «Ны маскавыт». Говорить по-людски научися. А лучше, вообще молчи.
— Ты мне поприказуй еще, спитая харя!
Хома показал наглецу кулак. Безродный наглец схватился за шпагу. Посмотрели друг на друга, Анчес сморщил свой длинный нос, Хома махнул рукой. Спорить, и правда, не имелось настроения.
Пошли к окну.
— Пойдем, пригубишь, — сказал казак, глядя в затылок, туго повязанный черным платком.