— Надобно было калибр поменьше брать. У этого отдачей руку шибко кидать будет, — недрогнувшим голосом посетовал Хома.
— Займись, знаток великий, — ведьма встала и вышла из комнаты.
Казацкую руку тут же попустило, и Хома не без радости отвел от себя ствол рагузской железяки. Ведьминские слуги молчали: панна Хелена безучастно смотрела в окно, Анчес скрёб затылок. Потом гайдуки переглянулись и сунулись ко второму окошку – как раз увидели, как хозяйка со двора выходит.
Сердце колотилось, Хома прилежно зарядил пистоли, туго забил пыжи, подвесил к кушаку пороховницу. Кобельер ёрзал на лавке, тискал ножны шпаги, да всё ближе придвигал котомку. Хитёр гишпанец – заранее собрал барахлишко. Ловкач, что уж говорить.
— А ведь верно ушла она уже, — прошептал Анчес.
— Так по всему видать, вполне ушла, — согласился Хома.
Гишпанец рванул к дверям, но и казак отставать не собирался – вмиг выдернул из-под лежанки мешок с имуществом да дернул следом за товарищем. Во двор вырвались вместе. Прощаться было некогда. Вот она улица, пыльная, счастливая. Хома вольным соколом перемахнул через подсохшую лужу, дал полного галопа…
…Что и говорить встретились скоро: Анчес лежал на пороге дома, упирался лохматой башкой в дверь и пытался воздуха в себя вобрать. Хома полз на четвереньках от сарая – проклятое заклятье не только заставило казака повернуть назад, но еще и задворком потянуло. В глазах было темно, грудь на полувздохе замерла, пришлось по ней кулаком лупить. Кое-как вползли в хату. От окна смотрела Хелена, тонкую бровь изгибала. Анчес с всхрипом вздохнул и уполз прятать котомку. Хоме тоже чуть полегчало – сидел, щупал надорванный лоскут шаровар – от же негодный плетень попался.
— Не вышло, значит, — прохрипел казак.
— Да уж, не совладали, — признал Анчес. – Отчего не вышло, вот задача. Она-то ушла, а мы сиднем сиди. Не должно такого быть!
Хома промолчал и принялся отряхиваться. Разве это заклятье умом поймешь? Мало того, что чёртово, так еще и бабье.
Сидели, слушали, как мухи жужжат, размышляли. Панна Хелена пригорюнилась над своим полумёртвыми думами, Анчес по врождённой кобельерской самоуверенности силился заклятье постичь, а казацкий разум над починкой шаровар трудился – очень неудачно порвал. Надо зашить, пока очи видят, а не в кошеле лежат. Несподручно портняжить станет.
— День-то нынче, по всему видать, неудачный, — пробормотал Анчес. – Вот и не свезло.
— Пакостный день, — согласился Хома, поплёвывая на пальцы, дабы надежнее приладить лоскут на место.
Тихий звук заставил гайдуков вздрогнуть – полумёртвая красавица хихикнуть вздумала. Парни смотрели, как она бесстыже закинула руки за голову, запустила пальцы в густые – белые или черные, уже и не понять, но уж точно — яркие локоны. Затем панна уперлась ножкой о подоконник, томно потянулась. И те мертвецкие потягуськи мигом гайдуков вышибли в соседнюю комнату…
Неглубоко и неровно дышал на скорбном ложе помиравший, но всё никак не померший, старый лях, стояли хлопцы, пялились друг на друга и вообще дышать боялись. Вцепился в рукоять пистоля Хома, да чем тут оружие поможет? Страшная сущность за стеной сидела. Красотою своей и бесчувствием очень страшная. Не должно такого быть, чтобы живое существо со взятой взаймы душой ходило по миру и соблазны учиняло. Да и истинная ли в ней душа? Сунули той ночью что-то второпях, небось, ведьма не цельную душу и вложила. Э, вовсе грешное дело.
Хома осторожно попробовал перекреститься, расцарапал пистолем нос. Нет тебе спасения, казак! Нужно делом себя занять, а то грешник, да ещё и портки драные…
… Шаровары Хома починил, а тут как раз и хозяйка вернулась. Выгнала гайдуков, села у одра умирающего. Пила воду, вкушала краюху вчерашнего хлеба, слушала, как умирающий тяжко дышит, да над чем-то думала.
Хома не переставал удивляться тому, что хозяйка обедает сугубо ничтожно. Разве то пища доброго человека? Срака у этих ведьм заместо головы. Этак удосужиться приказать и слугам таким же ужином довольствоваться. И как тогда вообще жить? Впрочем, панночка вообще не ясно, чем питается – за едой её гайдукам видеть не приходилось. Может, вообще не харчуется? Этакая дурная бережливость!
— Вы, соколы, еще раз за двор вылетите – на себя пеняйте, — сказала из-за двери ведьма.
Гайдуки вздрогнули. Анчес прекратил ловить мух.
— А мы що? – оправдался Хома. – Я тут с оружьем. Вычищаю. Вон, шомполом дыру в штанах продрал.