— Да не, там впереди перед этими «пушками» ещё слово «ас» написано — втаскивая голову обратно в клетку, произнёс бывший главный советчик.
— Артеллерист и лётчик? Разве такое бывает? — разнервничался Преемник Третий, — а где у нас министры обороны?
Все шесть министров оказались в наличии. Они, пользуясь всеобщим замешательством, уже успели отнять у министров культуры их скамейку, поставили её между двумя своими, насажали себе на колени рублёвских и провинциальных писательниц повульгарнее и самозабвенно резались в «переводного дурака». Ординарцы замерли с бутылками и презервативами наизготовку.
— Да вас бы за такое наплевательское отношение к делу народа следовало бы поставить к стенке, — сокрушённо покачивая головой, произнёс Сталин и, пыхнув трубкой, добавил, — вон после меня всё чисто, ни министров, ни культуры, зато какая литература осталась!
— Ты нас, усатый, стенкой не пугай, мы под ней по должности своей ходим, — смачно хлестанул картой о скамью министр Преемника номер пять, — а семёрочку трефовую не изволите ли, господа?
— А мы к ней червовою-с и в перевод, — отозвался главный воинский начальник переходного периода времён Преемника Первого и Второго, коммерческого вида мужчина с плутовскими глазами. — Мы-с только под мебельной стенкой изволили ходить, других, простите великодушно, и не видывали-с.
— Артиллерист тоже может быть асом, — загребая карты, высказался министр Третьего Преемника, — это значит, что классный стрелок, одним словом, бог войны!
— Да Пушкин это! — визгливо выкрикнул боровоподобный чиновник со смешной фамилией, ведающий деньгами кино, обирающий нищие библиотеки и клубы, а состояние своё миллиардное сколотивший на спекуляциях музейными ценностями и продажей народного достояния в частные закордонные коллекции.
— Да-да, непременно это Алексей Самуилович, наш демоградский поэт и уроженец, — угодливо поддакнул Шустрику его подельник по музейному бизнесу Пишипропаловский, слегка кособокий мужик с вечным шарфом вокруг шеи, который, как говорят знающие люди, он отказывается снимать даже в парилке.
— Александр Сергеевич! — захотелось с возмущением поправить музейщика, но осторожный Костоломский промолчал и принялся запоминать всё, что говорят окружающие, так на всякий случай.
А тем временем родоначальник российской словесности бойко читал обвинительное заключение. Но обитателям клетки было не до него. Преемники, хоть и серенькие все как на подбор, невеличкие, а тусьню меж собой затеяли приличную. Однако справедливости ради следует оговориться, что родоначальником всяких препирательств, как всегда был строптивец Горби. Сегодня его уже никто толком и не помнит, разве что в глянцевых журналах изредка мелькнёт старая реклама модных сумок или пиццы, с которыми, как дурень с писаной торбой, носился бывший генеральный секретарь всевеличайшей партии. Большинству народа так и неведомо, кем когда-то был этот древний старикан, но нынешнюю свару затеял именно он:
— А вот Макса Раисовна такого бы не потерпела, чтобы отца- основателя, почётного масона шестой гильдии — и в клетку...
— Ну, ты, понимаешь, заткнулся бы! — взревел сидящий рядом и, как всегда, немножко под шофе Бен. — Я вам, россияне, блин...
— Эй, дядя, — слегка похлопал его по плечу Преемник Первый, — нету уже никаких россиян, они ещё при мне стали рассасываться, так что чтить диалектику надо, наука такая когда-то была...
— Тоже мне, диалектик хренов выискался, да кабы я, блин, только представить мог, что ты такие фортеля выкидывать начнёшь, своими собственными руками удавил бы, паскуду! — матёрая глыбища единственного всенародно избранного властителя устрашающе нависла реальной опасностью над сдрейфившим воспреемником.
И здесь такое сотворилось, что, не будь клетки, собранные там особи перегрызли бы добрых полсвета. И судьи, и прокурор, и чинные адвокаты, и весь зал замолчали и с недоумением уставились на стенающую, колотящую и грызущую саму себя братию.
— Хорошо хоть читатели их не видят в таком виде — произнёс со вздохом третий бритый судья, и опричник узнал его — это была «Долгая дорога домой» Василя Быкова.
— Ваша незыблемость, ваша незыблемость!
Костоломский, как механическая сова, широко распахнул
глаза. Он так привык просыпаться, но дурацкий сон всё никак не хотел отступать, его опять со всех сторон окружали книги.
— Да это же, чёрт бы её побрал, библиотека! — окончательно обретая реальность, чертыхнулся про себя опричник и только сейчас заметил стоящего подле дивана старика-коменданта со старинным медным кувшином и чистым полотенцем.
— Пойдёмте, батюшка-барин, умываться, а там уже и к Генерал-Наместнику на обед ладиться пора.