— Что, уже полнолуние?
— Так точно-с. В том же уделе продолжают пошаливать лихие люди...
— Кто такие? Учреждено ли разбирательство по факту творимых ими безобразий? Да, а что они творят-то в самом деле?
— Разбирательство и следствие учреждено ещё в прошлом годе, да результатов пока никаких нет. — Видя насупленные брови начальствующего, предвещающие начало разноса, Мустафий Муфлонович поспешил оправдаться: — Да нет в том нашей вины. Удел тот убогий, украйний, на самом отшибе, там какой только нечисти не ошивается: и беглые, и уйгуры, и разбойные шайки хакасов, и переметнувшиеся к сяньзянцам шорцы. И опять-таки уже скоро как девять месяцев нет над уделом государственного догляду...
— Ну, так вот ты и поезжай-ка туда, батюшка, да и догляди, — с закипающей злобой прошипел Генерал-Наместник.
— Не извольте серчать, ваше высокопревосходительство, наместник Наместника туда уж как третью неделю назначен. Вы изволили в то время отдыхать с князем Ван-Петровым Тэр-оглы. А новый назначенец — столичная штучка, в заграницах воспитан и засланец известного рода прошлых олигархов Понт- Колотийских. Енохом Миновичем зовётся.
— Погоди-ка ты! Так я же его деда помню, да и родителя, Мину-то хорошо знаю, — наместник задумался, прикрыл глаза.
Мустафий замер. Он знал, что в подобные мгновения лучше раствориться, обратиться в пыль, съесть самого себя изнутри, чем издать хотя бы звук или незначительное движение совершить. Не дай бог! Ибо именно в эти секунды в державный ум заходила её величество Мысль. Дама капризная и непостоянная, со своими выкрутасами и извращениями, и в последнее время не балующая вниманием стареющего генерала.
— Ты вот что, Мустафий, зови-ка ко мне этого алигархёнка. И надобно ещё... — Урза Филиппович выразительно замолчал, как бы взвешивая весомость просившихся наружу слов. — Хотя нет, это потом. Продолжай докладывать.
— Слушаюсь. В Томском уделе удельный староста пьянствовал совместно со старостихой, а опосля устроил драку с протестантским пресвитером на почве религиозных дебатов о целомудрии, но вскорости все помирились, продолжили попойку, а затем совместно исколотили проезжавшего мимо с гаремом муллу, который по незнанию местных обычаев сослался на Коран и не пожелал присоединиться к застольной дискуссии. Мулла позорно сбежал, а гарем остался и, поцарапанный старостихой и иными добропорядочными дамами, скрывается где-то на окрестных заимках. По этому случаю отмечены частые отлучки мужского населения удела в неизвестном направлении.
— А гарем-то хоть стоящий?
— Разбирающиеся люди, принимавшие участие. ну в этих, как их...
— Шурах-мурах, дурак!
— Так точно! Говорят, стоящий гаремец...
— Пошли кого-нибудь, да поумнее, пусть проинспектирует и после медосмотра ко мне!
— Уже всё исполнено.
— Ну, — хмыкнул генерал, — тогда продолжим.
— В Угарском уделе сплошь смута. Староста и муниципальный председатель подбивают холопов и несознательных помещиков писать челобитную Президент-Императору о якобы творимом вами в окуёме безделии, — и, как бы предваряя начальника, Мустафий добавил: — Соглядатаи отправлены, комплексная проверка готовится и к вечеру будет на месте.
— И чтоб не миндальничали. Безделие им, видите ли, не нравится, ну, может, делие боле по душе придётся. И смотри, чтобы старосту в колодки по итогам смотра, а помещиков из смутьянов пороть публично; имения с молотка, только вот последнее — с казённого молотка, а не с твоего! Ты меня понял?
— Чего же тут не понять? Молоток-то у меня один, вашенский, так что как распорядитесь. В Гор-Чамальском уделе староста на заседании народного каганата вас, простите за гадкое слово, назвал придурком.
— Надоел мне этот почётный свинопас на пенсии! — топнул под столом ногой начальник. — Это же надо, что ни каганат — одно и то же, хотя бы уже разнообразил что ли? Давай дальше. Сам знаешь, что этот старый ишак — дальний родственник второго визиря Президент-Императора.
— Ну, на территориях более особливо никаких нюансов нет. В аппарате тоже рутина, высказываний и хулы не замечено. Блудят все по-старому, правда, секретарша вашей заместительницы положила глаз на наместника по Гор-Чамальску.