Медленно руки Хуана ослабили натянутые поводья, чтобы дать отдых усталым лошадям. Ехали по старой дороге, соединявшей две долины, а уже опустилась ночь. Только молчание и одиночество по неровной дороге в гору. Тяжело дышали уставшие кони, из груди женщины послышался стон, словно брошенной на сиденье и спрятавшей лицо между ладоней.
- Теперь слезы? Ладно, это естественный сброс напряжения для самого сложного создания – женщины. Разве неправда? – И все же попросил ее, смягчаясь: – Пожалуйста, успокойся! В конце концов, ничего не случилось. К чему столько слез? Как всегда, ты достигла цели. Управляешь мной по своей воле.
- Я? – удивленно пробормотала Моника.
- У тебя это прекрасно получается, Моника де Мольнар. Иногда я думаю, что ты искусно играешь сердцами мужчин. Снова заставила меня отступить, оставить поле боя.
- Но ты же увез меня с собой! – горделиво заметила Моника.
- О, конечно! Что-то нужно отдать варвару. Победа Хуана Дьявола. Не плачь. Ничего не говори. Я прекрасно знаю, ты со мной и выбросилась бы из кареты на ходу, играя жизнью, – чтобы защитить Ренато. Ладно, едем в Сен-Пьер?
- Как пожелаешь, Хуан. По правде, я не знаю, зачем ты приехал.
- За тобой! – высокомерно отозвался Хуан. – Кампо Реаль не для тебя; по крайней мере, пока ты моя жена. Пока не расторгнут наш союз, ты не будешь спать под крышей Ренато Д'Отремона. Это единственное право, от которого я не откажусь!
Моника резко выпрямилась, ее слезы высохли от негодования на разгоревшихся щеках, и сверкающими глазами она пронзила лицо Хуана:
- Ты говоришь, словно я распутница!
- Считай я так, не стал бы гнать коней, чтобы забрать тебя. Впрочем, я лишь исполнил требование жены уехать со мной.
- О, Хуан! Моя мать осталась в Кампо Реаль! – вдруг вспомнила Моника. – Отец Вивье с ней, но этот удар свел ее с ума, уничтожил.
- Я слышал, что она сошла с ума. Что говорят Д'Отремон в оправдание? У Ренато с избытком хватает причин, куча предлогов сделать то, что сделал.
- Он ничего не сделал! – воскликнула Моника.
Непроизвольно натянув поводья, Хуан снова остановил экипаж, который взобрался на большую часть горы. Оттуда, на изгибе дороги, разделялись две долины: Кампо Реаль, потонувшая в тени; и долина поменьше, освещаемая луной, выглянувшей над морем.
- Почему ты так уверена? Ты потребовала у него отчета?
- А может, он не делал этого? Речь ведь о моей сестре! Одно это самая лучшая для меня уверенность, что все подозрения на его счет ложные!
- И его слово, данное тебе, подкрепило эту уверенность?
- Естественно, он дал мне слово! Почему говоришь с такой ненавистью? Почему сочишься желчью каждый раз, когда говоришь?
- Возможно потому, что желчь питает меня, Святая Моника. Меня питают желчь и уксус, как Христа на кресте. А пирогами и медом питается Ренато Д'Отремон, которого так защищаешь.
- Этот Ренато Д'Отремон твой брат!
- Ты сказала это ему? Подтверждала перед доньей Софией? – проговорил Хуан так же насмешливо. – Берегись, а то они обвинят тебя в клевете перед судом. Ты знаешь, что я ублюдок? Пару дней назад, разбирая макулатуру нотариуса Ноэля, я понял, что родившиеся, подобно мне, хуже ублюдков. Дети измен, проклятые и вычеркнутые, без имен отца и матери, выкидыши земли. И этот отброс, говоришь ты, – брат кабальеро Д'Отремона, сеньора де Кампо Реаль. Это вызывает ужас и отвращение к жизни, Моника.