- Теперь не могу, сеньор, – возразила Янина трясущимся голосом. – Теперь она там, покрыта чистым покрывалом на кровати невесты. Она закаменевшая, холодная… Ее тело истерзано камнями. Ее прекрасное белое тело…
- Да… да… – вышел из себя Ренато. – Я знаю, что она там. Знаю, что смотрит с ужасом. Разве ты не понимаешь, что мне хотя бы нужно знать? Не понимаешь, что я тоже мог умереть? Разве ты не видела? Не слышала? Намеки, подозрительные взгляды. Разве ты не видела, как Отец Вивье и собственная мать избегают меня, даже слуги отдалились? Это моя вина? Теперь все говорят об этом вполголоса; скоро закричат, а я должен буду слушать. Но я хочу, чтобы хотя бы в моей совести не раздавался этот крик. Хочу знать, кто был плохим, предателем, неверным.
- Это было, сеньор, было!
- Ты уверена? Ты хорошо знаешь? – настаивал Ренато, загоняя в угол метиску вопросами. – Почему не говоришь? О чем все шептались? Что знают все, кроме меня?
- Ренато, сынок! – позвала искавшая его София, которая подошла удивленная, а затем посуровевшая: – О! Что ты делаешь здесь, Янина? Разве в доме нечем заняться? Я дала задание, чтобы ты выполнила. Делай, что велела. Иди немедленно!
- Я приказал ее позвать, мама, – вступился Ренато. – Мне нужно поговорить с ней, подожди!
- Ты не будешь ждать. Иди! – приказала София властно. И смягчившись, подошла к сыну: – Если тебе и нужно поговорить с кем-то, сынок, то со мной.
- Ты не понимаешь, мама? – сокрушался Ренато. – Мне нужно знать.
- Узнаешь, но не из уст Янины. Это недостойно тебя. Узнаешь, когда будут силы, мужество и необходимое спокойствие, чтобы ты высоко поднял голову, когда клевета захочет ранить, когда тебя в лицо упрекнут в содеянном.
- Что? Я не хотел…
- Знаю, что не хотел, пытался остановить ее, предотвратить несчастный случай, который она готовила умышленно. Ты хотел преградить ей путь. Ты гнался за ней по полям, чтобы преградить путь, и тогда она отпустила поводья, схватилась за гриву, потеряв голову, а обезумевший зверь понес ее в самое опасное место, где она нашла смерть.
- Мама, ты обвиняешь меня!
- Я говорю, что говорят другие и твоя совесть. А еще она говорит, что ты хочешь услышать: она не заслуживала тебя.
- О! В таком случае, ты знаешь, знала?
- Я знаю, что она корыстная и жадная. Знаю, что вышла за тебя замуж по расчету, никогда не любила тебя; чтобы защититься, она не останавливалась перед клеветой или проделками. Она была черствой, нахальной, ветреной.
- Еще и ветреной? – Ренато был взбудоражен от гнева. – Почему ты не сказала при ее жизни? Почему?
- Потому что верила, что она родит сына, и только поэтому ей прощалось все.
- Верила? Верила? Ты хочешь сказать… Договаривай, мама! Скажи наконец! Этот сын… сын, от кого он был?
- Ни от кого, Ренато. Сына не существовало. Она придумала его, чтобы обеспечить положение в доме, чтобы я защищала ее против тебя. Конечно, она верила, что ее ложь превратится в правду. Для этого она и добивалась тебя, но безуспешно.
- Но как ты узнала? Кто сказал тебе?
- Доктор, который засвидетельствовал смерть. Я попросила его проверить. Потребовала. Я хотела знать правду, это было нужно. Я не могла смотреть на тебя, не могла приблизиться к тебе с сомнением, что еще в той пропасти угасла скрытая жизнь, моя последняя мечта. Я хотела быть уверенной и не оговорить тебя. По крайней мере, Бог сжалился надо мной.
София остановилась, словно силы покинули ее. Напряженные руки схватились за край стола, нагруженный бумагами и книгами, рыдание вырвалось из горла, а Ренато смотрел на нее спокойно и мрачно, укрепляясь в мнении: