- Ты не ночевал дома, Ренато.
- Действительно, – подтвердил Ренато с дурным настроением. – Я гулял, но…
- Не уделишь мне несколько минут, сынок? Я возвращаюсь в Кампо Реаль и забираю Айме. Ты ведь желал этого? Просил…
- Я уже несколько дней прошу об этом.
- А теперь расхотел? Тебя не волнует? Все равно? Вижу, ты очень огорчен. И я чувствую себя больной. Не зашел бы ты ко мне…
Ренато тихо позволил себя увести, а беспокойные глаза матери читали на его лице следы ужасной бури, опустошившей душу. Она привела его в просторную спальню с большими окнами, закрытыми шелковыми шторами, через которые едва проникал дневной свет, болезненный для глаз Ренато. В свежем воздухе, отдававшем лавандой, в приятном тусклом свете знакомой обстановки он почувствовал, что расслабляются натянутые нервы. Будто он вернулся в детство и обрел в материнской нежности защиту от всех зол.
- Ради Бога, садись, сынок. Вижу, ты тоже болен. Хочешь, я попрошу принести тебе чего-нибудь освежающего, чашку чая?
- Нет, мама, я ничего не хочу. Я слушаю тебя, потому что ты хочешь, а потом…
- Потом я оставлю тебя в покое, знаю. Позволить тебе это в моих силах. Если Бог хочет, чтобы ты был в покое. Если покой твоей души можно достигнуть любой ценой. Если мы снова начнем друг друга понимать, сын мой, то я согласна. Если позволишь мне немного позаботиться о твоем счастье.
- Моем счастье? Никто не счастлив, мама.
- Я знаю. Но есть много способов жить, не чувствуя себя несчастным. Если ты попытаешься, примешь свершившееся, вернешься на старый путь, позабыв обо всем и исправишь жизнь…
- Я не могу покинуть женщину, которую люблю. Не могу уехать, пока соперник оскорбительно и дерзко бросает мне вызов. Теперь я сам дал ему сильное оружие – деньги. Я играл и проиграл. Много денег. Знаю, это не важно, знаю, что мы богаты. Мы можем бросать на ветер деньги, а руки все равно будут полными. Я бросил пригоршню, а он поднял ее. Видела бы ты, как он смеялся, погружая руки в монеты!
- О ком ты говоришь? Ты расстроен, Ренато!
- Хуан Дьявол уже не нищий! Он получил наследство!
София Д'Отремон покраснела так, словно ее голова вот-вот взорвется. Затем впала в расстройство, ошарашенная услышанным.
- Ты сделал это? Ты искал его?
- Не искал. Я пошел бродить, как помешанный. Я не хотел ссориться с Айме, ломать в щепки дверь. Я слишком сильно ненавидел ее в ту минуту. Когда я увидел бумаги, когда понял, что это ее затея, когда связал все со словами, сказанными мне по выходе из суда, я люто ее возненавидел. Это она хотела, чтобы Моника приняла постриг. Она ревнует к моему уважению, чувствам.
- На это у нее есть все причины, – сурово подтвердила София.
- Меня не волнует, что имеет причину, а что не имеет. Дабы не свершить безумие, я вышел из дома, ходил по улицам до рассвета, слушал колокола монастыря и подошел к церкви. Я хотел увидеть Монику хотя бы издалека. Но она не появилась. Шел, как лунатик, до самой пристани. Воздух, наполненный селитрой, ударил в лицо, словно дал пощечину. И снова я ослеп от ненависти и ревности. Она была на «Люцифере», «единственная собственность Хуана без фамилии». Мне показалось, что я снова услышал эти слова в суде, увидел проклятое дерзкое лицо, и лицо Моники, смотревшее на него. Любит она его? Теперь она любит его?
- Сынок, ради Бога… – скорбно взывала София.
- У меня появилось дикое желание встретиться с ним наедине, лицом к лицу, и я побежал в сторону грязного квартала, где нашел его однажды. Я прошел таверну, дошел до последней хижины, и там оказался он, довольный, как глупец. Он играл и выигрывал. У него была удачная полоса. Девять раз выигрывала его бубновая дама. И у меня появилось ужасное ощущение, когда он кричал «Бубновая дама», словно выплевывал ее имя.
С глупым хвастовством он бросил вызов всем: «Кто хочет попытать судьбу с Хуаном Дьяволом?» Мне этого хватило. Он притворился, что не видит меня, но я решил сразиться с ним в его гнусном мире. Он победил в моем мире, на суде его признали невиновным, а я хотел победить в его мире. Тогда я бросил мешок денег на стол.