Куда едем — не знаю. Направление — на левый фланг.
В дороге насквозь промерзли. Ночь — как год.
Зато теперь ем блины в теплой хатке доброго жмогуса (стоим на биваке). Хозяин с состраданием смотрит на мою ненасытность и жалеет солдата: «Солдатус — как собак...» — «Верно, отец! Солдатская доля — собачья».
Тащимся дальше.
Под ногами болото. Все время — туман; иногда сыплется что-то мокренькое и меленькое, туман не туман, дождь не дождь; где-то ворона: карр-карр-карр! Мокрые листья под деревьями, дым из трубы у хуторян, собачка: гав-гав-гав! Куда мы едем?
16 октября.
На бивак приехали вчера поздним вечером. Несколько снарядных ящиков отстало в пути — утонули в грязи, приехали ночью. Кони наши выбились из сил, пар от них идет, как белый дым. Люди измотались, вытаскивая из грязи орудия, повозки и лошадей.
Ночуем между гор.
Сегодня дорога суше, и тумана нет.
Вокруг — горы, лощины, болотца. Немецкий аэростат, будто толстая кишка в небе, висит и висит. Казался далеко справа, теперь мы едем прямо на него.
Привал. Пехота собирает сушняк, чтобы вскипятить воду в своих котелках, и «оправляется» в десяти шагах от того места, где пьют чай, едят хлеб. Наш командир одного огрел плетью по спине и злобно крикнул: «Свиньи!!»
Я надумал сбегать на ближайший хутор, надеялся купить там хоть немножко хлеба. Хлеба я не купил, потому что там уже полный двор солдат, но зато увидел необыкновенно красивых девушек-жмудинок. Три сестры. Красива старшая, но еще красивее — младшенькая. Стройная, лоб высокий и чистый, губки чуть вздернуты; глаза миндалевидные, голубые, две толстые косы сзади — светлые и немного вьются, а форма рук — ну просто классическая, и это у крестьянской девчонки. Каждый жест, взгляд, движение губ — все с какой- то простой, но удивительно милой девичьей грацией. Прямо наслаждение смотреть на ее милую жмудинскую и общечеловеческую красоту. А средняя — некрасивая... «И почему обидела ее природа рядом с такими сестрами?» — думал я. Младшенькая очень похожа на старшую, но у старшей все в пышном, зрелом цветении. Стоит она с пучком льна в руках, в накинутом на плечи теплом платке (косы лежат поверх платка), стоит и с вопрошающе-печальным ожиданием смотрит, как солдаты выламывают палки из плетня, как крошат дырявую корзину — для костра, чтобы вскипятить в котелках чай. Мне так захотелось услышать ее голос, что даже сердце затрепетало.
Я попросил:
— Прошам донас (хлеб), сурыс (сыр), пена (молоко), кявшине (яйца), яблокас (это слово «по-жмудински» я создал сам)... Пинегу, пинегу (деньги)! — очень громко сказал я, чтобы не подумала, что даром хочу. На этом мой запас слов был исчерпан.
— Нека нейра... нека нейра (ничего нет)! — ответила она вежливо, немножко огорченно тихим, но приятным мелодичным голосом. И пошла в сад, куда ее позвала мать. И я туда пошел. Там «госпадарис» (так тут говорят) с парнишкой, похожим на среднюю сестру, бегали между яблонями, хватались то за сундуки, вынесенные сюда из хаты, то за кадку, то за узлы с убогим тряпьем, и озабоченно, тревожно говорили и кричали на своем языке.
Я уныло поплелся с горки, с хутора, вниз к ручью, где стояла батарея.
Звиу-ж-ж, фью-фью! — зловеще пропела вдруг случайная шрапнель и шпокнулась на горке у хутора. Обстрел начался так неожиданно, что я застыл на месте...
Гляжу: пехота сыплется, как картошка, вниз, бренчит котелками, кувыркается с винтовками в отведенной руке — прыг! прыг! — кто куда, через плетень, через канаву, и рассыпается вокруг всего хутора. Из другой хаты бросились убегать пехотные офицеры, к ним каким-то образом приблудился со своей скрипкой в руках наш Дикан. Бежит во всю прыть, всех обогнал.
— Тревога!
Жжу-жшу-гру-укх! — тяжело, с нарастающей силой в звуках, как бы вал за валом, еще более зловеще прогудела и, внезапно смолкнув, а затем в один жуткий момент заглушая все, грохнулась чуть поодаль от хутора первая граната.
В пехоте поднялась неописуемая паника, закопошились, как одичалый разворошенный муравейник, бренчали котелками, лопатками, тащили винтовки за штык и бежали без оглядки во все стороны. Но спокойствие и порядок на батарее и приказы командиров образумили солдат. Залегли на межах, приткнулись к откосу реки, остановились, затаились...
— По коням! — гордо скомандовал наш командир, батарея рванулась, командир пришпорил коня, а за ним лентой- ужом, не отставая, батарея быстро поползла вперед по дороге.