Меня трясет, под моими длинными волосами с шеи на спину стекает пот.
На сцену выходит Блэр, подняв над головой винтовку. На нем брюки карго, а поверх обнаженного мускулистого торса надет защитный жилет, обвешанный дополнительным вооружением: гранатами, метательными звездочками, ножами. Квадратное лицо и буйная грива длинных светлых волос делают его похожим на викинга.
Он дает поприветствовать себя, кружится и вышагивает по сцене туда-сюда, гордо выпятив грудь. Женщины из толпы выкрикивают его имя. Скосив глаза, я вижу, как они задирают свои бюстье2, которые и так едва прикрывают грудь, и кричат: «Трахни меня, Блэр!»
Я чувствую спазмы в желудке. Люди в зрительном зале, по большей части женщины, одеты немногим больше меня. В городе тепло, но кроме того, после шоу людей переполняет похоть, они любят это представление. И я вспоминаю лозунг «Хлеба и зрелищ» в Древнем Риме. Рабочие должны быть счастливы, и это отлично удается правящему режиму. Поскольку почти все венерические заболевания искоренены и нежелательная беременность невозможна, шоу становится всё более экстремальным, и из года в год народ становится всё более бесстыдным. Каждый делает это со всеми подряд, едва ли есть постоянные отношения. «Верность» и «доверие» стали незнакомыми словами, и это пугает меня. Многие не замечают, что происходит вокруг, или не хотят воспринимать всерьез.
Блэр идет вдоль линии рабов, глядя на Мираджу, он делает непристойные движения языком и показывает на нее пальцем.
Зрители пронзительно кричат, а Мираджа трясется так сильно, что мне кажется будто даже сквозь шум я слышу клацанье ее зубов.
Толпа ревет и ликует, подбадривая Блэра вновь взять Номер 4. Людей охватывает похоть от вида ее страданий в прошлый раз. На мониторах крупным планом показывают полные страха и боли глаза Мираджи, когда Блэр насилует ее снова и снова, полночи напролет. Люди словно присутствуют там вживую — устроились поудобнее дома перед экранами и дрочат. Они вызывают у меня отвращение. Всё вызывает у меня отвращение. Как я выдерживала это на протяжении последних двадцати пяти лет?
Мираджа дает волю слезам, и, когда Блэр встает перед пультом ввода, я начинаю опасаться, что она потеряет сознание. Ее немного качает.
Воин нажимает на кнопку… на экране появляется цифра четыре.
Зрители вскакивают со своих мест, разразившись восторженными воплями, когда два охранника в синей униформе уводят Мираджу. Она борется, кричит, изворачивается. Возможно, в надежде на спасительный выстрел, который так и не звучит — Блэр сделал выбор. Один из охранников делает ей укол в шею, под воздействием препарата она валится ему на руки, и ее уносят.
Хорошо бы она пробыла без сознания достаточно долго, чтобы не заметить, как эта свинья снова будет насиловать ее. Но ей не может так повезти. Во мне переплетаются гнев и страх. Как бы я хотела сейчас развернуться, вырвать из рук охранника оружие и застрелить Блэра; поубивать всех Воинов — этих извращенных садистов.
Спазмы в желудке не прекращаются. С одной стороны, от облегчения, что не я любимая жертва Блэра, с другой — от ярости из-за того, что он сделает с Мираджей.
Зрители затихают, появляется следующий Воин, Хром. И снова великан, потому что Воины все высокого роста, с широкими плечами и стальными мышцами. Его серебристые, почти белые волосы сияют под светом прожекторов.
Когда он проходит вдоль нашего ряда, я стараюсь не смотреть ему в глаза. Лишь бы не привлечь внимание. Надеюсь, я не понравлюсь ни одному из них. По крайней мере, я не подхожу под общепринятый идеал красоты, и мое тело не соответствует стандартам. Мои груди слишком полные, зад слишком округлый, и я совсем не похожа на подростка. Только своему интеллекту я обязана тем, что смогла стать врачом, иначе сейчас, наверное, сидела бы среди зрителей из рабочего класса, пускала слюни и орала.
Воины приходят, делают выбор и исчезают. И так продолжается бесконечно. Каждый раз я испытываю смертельный страх и молюсь, чтобы меня никто не забрал. У судебной коллегии были на руках обвинительные доказательства против меня. Будто бы я убила Воина, Седрика Картера.
Я врач, я спасаю жизни!
Я была врачом. Теперь я всего лишь номер.
Подавив всхлип, я, чтобы отвлечься, перебираю в памяти судебное разбирательство. Седрик Картер и его брат Джексон попали под огонь повстанцев, и оба были тяжело ранены разорвавшейся гранатой. Джексон выжил, а Седрика я спасти не смогла. Хотя кризис уже миновал, внезапно у него остановилось сердце. Потому что я преднамеренно ввела ему не тот медикамент.
Но этой лжи было не достаточно, судебная коллегия утверждала, что я принадлежу к повстанцам, занимаюсь контрабандой медикаментов и выступаю против правящего режима. Но я этого не делала! Никогда! Я всегда была лояльна, пусть и не в мыслях. Я часто думала о протесте. Но была слишком труслива и всегда подчинялась, предпочитая свою приятную жизнь существованию в болезни и бедности. Жизнь за воротами города похожа на ад, там вы подвергаетесь канцерогенному воздействию солнца и атомной радиации. Кроме того, многие заболевают из-за загрязненной воды. Здесь, под защитным куполом города, мы дышим свежим воздухом, производим чистую воду и здоровые продукты питания. Это одна из последних оставшихся райских обителей, один из трехсот автономных городов, которые существуют на Земле.
К сожалению, места достаточно не для всех. Здесь, в Уайт-Сити, живет около пятидесяти тысяч человек, и поэтому чужакам не разрешено селиться в городе. Хотя правящий режим делает многое для того, чтобы их успокоить. Раз в неделю им посылают нашу драгоценную воду и время от времени медикаменты, но только если чужаки не нападают на город.
Судебное разбирательство надо мной было кратким, я просидела за решеткой три месяца и должна была быть казнена. Но мой адвокат смог включить меня в программу «Сервы», хотя с каждой секундой, что я здесь стою, я всё больше сожалею об этом решении.
Мое сердце бешено стучит, и я не сомневаюсь, что каждый может видеть, как от этого дрожит моя грудная клетка. Они постоянно показывают крупным планом нас, рабов, наши застывшие лица и данные нам номера.