Раз-два — готово. А принцесса сидит в дремучем лесу, плачет, горюет. Лягушка спрашивает дурака, не пожелает ли он еще чего.
— Избавь принцессу от нечистого и перенеси нас к озеру, где я тонул. Потом выстрой там дворец, мы в нем жить станем.
Лягушка все исполнила и прыгнула в воду. Вскоре заметил король дворец и прослышал, что живет в нем дурак с младшей принцессой. Осерчал король и послал войско разрушить дворец и принцессу домой привести. А лягушка возьми да и преврати всех солдат в кочки.
Тогда за принцессой отправилась королева, но лягушка превратила ее в лошадь. Напоследок едет за принцессой сам король. Теперь уж он и не думает грозить, хочет потолковать чинно-благородно. Вот он и спрашивает:
— Почему мое войско кочками обернулось?
— Потому что хотело мой дворец разрушить.
— Почему королева — лошадью?
— Потому что пошла с угрозами.
— А кочки и лошадь могут обратно людьми стать?
— Могут, коли отдашь за меня младшую принцессу.
Король пообещал, и кочки тут же стали солдатами, а лошадь — королевой. Уж потом и пили на свадьбе у дурака с принцессой!
одного короля было три сына: два умных, третий дурак. Был у короля луг, и с того луга, что ни ночь, то пропадало по копне сена. Делать нечего, велит король сыновьям луг стеречь. В первую ночь отправился на луг старший сын, но в полночь напал на него сон, да такой сладкий; задремал он, так ничего и не укараулил. На другую ночь пошел средний сын, но и на него тоже сон напал, и копны как не бывало.
На третий вечер дурак просится, чтобы его сторожем послали. А король не хочет его пускать: чего, мол, он, дурак, там сделает; уж если умные не смогли устеречь, то он и подавно. Но потом подумал: «А пусть его идет, будь, что будет!»
Отправился дурак, но и его сон морит. К полуночи просто сил никаких нет, глаза так и слипаются. Вот он и думает: «Так дело не пойдет. Подлезу-ка я под копну, руки, ноги растопырю пошире, так, чтобы наружу торчали, и буду спать себе как ни в чем не бывало… Кто придет сено красть, тот, небось, либо за руку, либо за ногу заденет, тут я и проснусь».
И точно! Едва успел как следует заснуть, приходит вор за сеном — белая кобыла с двумя жеребятами — и давай есть сено. Едоки даже не заметили, как наступили дураку на палец. Дурак проснулся, ухватил кобылу за поводья, вскочил на нее. Кобыла ветром отмахала верст пятьсот, а дураку нипочем: скачи хоть шестьсот. Наконец кобыла стала, отдышалась и говорит: — Ты меня победил, теперь я твоя. Меня отдай своему старшему брату, старшего жеребенка — среднему брату, а узду эту и меньшого жеребенка оставь себе. Когда тебе в чем нужда будет — только побренчи уздой и пожелай — тут же твоя воля исполнится. А если когда-нибудь вздумаешь верхом покататься, только уздой звякни и позови: «Жеребчик!», тотчас явится в сверкающем уборе мой младшой жеребенок.
Поблагодарил дурак кобылу и, не мешкая, поскакал домой и отдал ее старшему брату, старшого жеребенка — среднему брату, а себе оставил младшого жеребенка и от кобылы узду. Однако какой был толк отдавать добро умным братьям? На другой же день отвели они своих лошадей на базар и продали, а дурак поставил своего жеребенка на конюшню и знай холит его без устали.
Поблизости от королевского дворца жила одна ведьма. Нежданно-негаданно приковыляла она к королеве и говорит ей: — Послушай, что я тебе скажу! Ежели до утра ты дурака не изведешь, то дурак тебя загубит. Вот тебе зелье, всыпь его дураку в еду — будет ладно.
Раскинула королева умом: «Ведьме-то виднее, надо ее послушаться».
Как только смертное варево поспело, зовет королева дурака к столу. А дурак сперва заходит на конюшню жеребенка покормить. Стоит жеребенок, голову повесил, на корм и не глядит.
— Что с тобой, жеребчик, отчего не весел?
— Не по себе печалюсь! — отвечает жеребенок, — а по тебе. Мать хочет тебя смертным варевом накормить. Ни за что не ешь! Лучше отдай черному коту, тому, что в комнате сидит.
Дурак так и сделал, дал коту — кот ноги и протянул. Кота дурак выбросил за окно, а матери сказал, что съел, мол, варево. Мать еще спросила, по вкусу ли пришлось, и ждет, когда он помрет, а дурак ей в ответ: — Уж до чего вкусно-то! — и не думает умирать.