У Ланни появилась мгновенная мысль: "Ты, старый мошенник, лицедействуешь!" У Геринга, возможно, были недоразумения с сердцем, как и сообщалось, но он остался бароном-разбойником из прежних времён таким же, как и раньше. И у него были все основания ожидать неприятный разговор с президентом компании Бэдд-Эрлинг.
Два посетители могли спокойно рассчитывать, что Геринг прочитал стенограмму их беседы в гостиничном номере, так что они не будут отклоняться от намеченного плана. Они были рады видеть его, они надеялись, что скоро все будет в порядке. И как поживают прекрасная маленькая Эдда и прекрасная большая Эмми? Маленькая Эдда была названа в честь дочери Муссолини, жены графа Чиано. И, по мнению Ланни, все трое, отец, дочь и её супруг были самые неприятные личности в мире. Он подозревал, что Геринг имел такое же мнение. Но политика делает странных партнёров. И в этом случае, что за странное имя получила нордическая белокурая девочка. Ланни пропел дифирамбы малышке, оставив своему отцу пропеть то же самое бывшей королеве сцены, статной и эффектной второй жене Der Dicke.
X
Со временем они перешли к делу. И через очень короткое время все следы депрессии Геринга исчезли. Он превратился в жадного торговца, которого Ланни встретил шесть лет назад в этой же комнате, за тем же самым столом из черного дерева и с теми же золотыми шторами, но с другим львенком из берлинского Зоопарка. Тогда Нуммер цвай был полон решимости отнять у еврейского Schieber каждый доллар, которым тот владел. Теперь он пытался удержать то, что он уже получил от торговца янки, и стремился получить ещё больше, если сможет добиться этого своим дружелюбием и блефом.
Ланни наблюдал за ними, как за фехтовальщиками на рапирах. Ланни должен был держать строгий нейтралитет. Даже если он увидит какой-либо способ помочь своему отцу, он не осмелится вставить даже слово, потому что дорожил дружбой с Герингом, хотя Робби мог ссориться с ним. Бизнес президентского агента является более важным, чем дела любого продавца чего-либо. Ланни должен оставаться учтивым светским человеком, комбинацией плейбоя и любителя искусств, который знается со всеми известными людьми двух континентов и весело рассказывает об их жизни и целях. Когда этот деловой поединок закончится, он должен будет рассказать этому похудевшему толстяку, что нашёл клиента для другой картины, а также об ужине с французскими финансистами, и каковы были результаты визита Риббентропа в Париж и подписания договора о дружбе.
Шла борьба за понимание смысла определенных слов в тщательно выверенном контракте. Включают ли, "все основные дополнительные устройства" боевого самолета в себя, например, его нагнетатель? Устройство, которое сжимает воздух и подаёт его в карбюратор, что позволяет самолету летать выше и получить преимущество над своим противником. Робби считал, что у него был лучший истребитель в мире. Но сейчас ему сообщили, что Мессершмитт летает выше, чем Бэдд-Эрлинг, и Робби настаивает, что он не получал доступа к документам. Геринг настаивал на том, что нагнетатель не был включен в сделку. И в любом случае он не располагал его тайнами. Нагнетатель производился частной фирмой, и правительство не владело патентами на него. Это, конечно, была чепуха, потому что не возможно было иметь никаких секретов от правительства нацистской Германии. Если нагнетатели и производились на отдельном заводе, то только потому, что Геринг, без сомнения, отдал такой приказ, чтобы защитить себя в данном трудном положении.
Но Робби не мог позволить себе так говорить, если он не хотел ссориться. Он должен был сказать: "Хорошо, Герман, если это ваша интерпретация, я буду руководствоваться ею в будущем". Эта фраза предвещала угрозу и означала: "Хорошо, Герман, у меня тоже все устройства будут производиться на отдельных заводах, а ваши наблюдатели в Ньюкасл никогда не услышат о них". Вот так шли бизнес-поединки, по крайней мере, в самых верхах. Никто не кричит "Туше!" А просто жмут сильнее на жизненно важные места и с самой смертельной концентрацией.
Пары часов было слишком много для рейхсмаршала с возможно ослабленным сердцем. Он откинулся на спинку кресла и тяжело дышал, говоря: "Боюсь, я переусердствовал". И вот тогда, конечно, Робби пришлось уйти, говоря, что ему было жаль. Инвалид, настоящий или мнимый, как правило, говорит, что он будет вынужден отдать эти решения своим экспертам. Робби сказал, со всем должным вниманием, что он был бы рад встретиться с ними. Так что на некоторое время они говорили о веселых вещах. Ланни рассказал, что нашёл клиента для одного из Каналетто на двадцать две тысячи долларов, и Герман сказал, что он оставляет это целиком на усмотрение Ланни. Деньги должны были быть зачислены на счет Германа в нью-йоркском банке. Его Герман открыл довольно давно и не счел нужным объяснить причину. Ланни слышал, что нацистские лидеры аккумулировали свои средства в Стокгольме и Цюрихе, Буэнос-Айресе и Нью-Йорке. Он понял, что это предмет не для обсуждения, и его больше не касался.
Вместо этого он спросил рейхсмаршала о его предполагаемой поездке в Италию и упомянул, что сам может туда отправиться по картинному бизнесу. Он передал очень хорошие новости из Парижа. Крах красных в Испании произвёл ошеломляющий эффект, и сторонники русского альянса находятся в безысходном положении. Der Dicke никогда не рассказывал Ланни о своих агентах в Париже. Но Ланни там встречал так много нацистов, что мог легко догадаться. И он назвал нескольких и дал о них хорошие отзывы, короче говоря, все это позволило полуинвалиду удалиться в хорошем настроении. Вот так можно добиться социального успеха. А затем при получении необходимой информации агент президента мог на автомобиле перевалить через перевал Бреннер и провести несколько приятных дней в древнем средиземноморском городе Сан-Ремо, где в далекие дни участвовал в международной конференции, когда ничего не было слышно о летчике асе мировой войны по имени Герман Вильгельм Геринг.
XI
Ланни подошел к швейцару в отеле Адлон, полиглоту и персонажу с международным нравом, который привык выполнять необычные поручения. Ланни вручил ему банкноту в пять марок и попросил его найти где-нибудь в Берлине февральский номер журнала Bluebook. Когда он вернулся из резиденции министра, то нашел этот номер лежащим на секретере в своих апартаментах. Он тут же сел, чтобы выяснить, что собой представляет беллетрист Лорел Крестон. Раньше он видел себя действующим лицом в спектаклях Эрика Вивиана Помрой-Нилсона, и однажды его карикатурно изобразил журналист, который был раздражен взбалмошным разговором молодого "салонного социалиста". Сейчас ситуация странно обернулась. Ланни стал почти фашистом, его назвали Троглодитом и "розовый" писатель сорвал с него маску. Это был бесперспективный сюжет для редакторов и издателей в Нью-Йорке, которые, как правило, разделяют преобладающее мнение, что фашисты представляют собой оплот против большевизма. И редко любая другая точка зрения появлялась в одном из многотиражных журналов.
Лорел Крестон решила проблему, придумав небольшую мелодраматическую комедию. В ней некие светские американцы сняли виллу на острове Капри. По крайней мере, автор сказал, что это Капри, хотя во всех деталях это был дом Софи, включая скобяную леди из Цинциннати, чьим крашеным хной волосам было разрешено поседеть. Софи с громким смехом и острым языком была отведена роль, которую сыграла в доме Софи сама мисс Крестон. Она спорила со светским молодым щеголем, который называл себя эстетом, обитателем башни из слоновой кости. Но вымышленная Софи назвала его Троглодитом, пещерным человеком, потому что у него не было никакого социального видения, и он не обращал внимания на нищету и коррупцию, которые всем бросались в глаза. Позабавило, что в споре принимал участие местный фашистский чиновник, который вполне мог бы быть Витторио ди Сан-Джироламо, бывший муж Марселины. Вполне возможно, что мисс Крестон встречалась с ним, или, во всяком случае, слышала историю о том, как он украл три картины Дэтаза из кладовой поместья Бьенвеню. Во всяком случае, обсуждение в этой истории было прервано воплями из верхнего этажа. Горничная увидела человека, грабящего шкатулки хозяйки. Грабитель убежал, а фашистский чиновник побежал его искать. Кульминации рассказа приходилась на встречу чиновника с грабителем в близлежащих лесах и дележе драгоценностей. Этот хитроумный план они разработали, как способ наказать американку, которая кощунственно отзывалась относительно дуче и его новой Имперо Романо. Будучи виновной в совершении такого преступления, она едва могла рассчитывать, что фашистские чиновники будут упорно работать над возвращением ее собственности.
Что заставило редакторов принять этот рассказ? По мнению Ланни, это были искусство создания образов и остроумные диалоги. Кульминация этой истории была тщательно подготовлена. Фашистский чиновник был настолько мягким и терпимым, что нельзя было понять, как к нему относиться, получив идею, что последователи дуче были склонны быть несколько самонадеянными. Но обнаружив, кем чиновник был на самом деле, то эффект был подобен удару хлыста, как у О.Генри.
Ланни подумал, что происходит внутри этой маленькой женской головке! Здесь был писатель, который знал, что хочет, старательно собирал материал для этого, и ткал из него материал, вызывавший иронический смех. Ланни, конечно, не беспокоило, как она изобразила его самого. Это был не Ланни, а маска, которую он носил. Он не ожидал, что любой человек с социальной проницательностью будет восхищаться ею. Совсем наоборот, он любил тех людей, которые не любили эту маску. Явление, которое тревожило его мать, которая была так раздражена мисс Крестон. "Это похоже, что ты, посмотрев на неё, в нее влюбился!" – воскликнула Бьюти. Ланни не собирался идти на такие крайности. Но думал, что с ней было бы приятно познакомиться. И он пытался представить себе, на каких условиях они могут стать друзьями. Это должно было бы быть более или менее скрытно, потому что ей не нравились его богатые и важные знакомства, и он не мог объяснить им свой интерес к писателю, который так явно принадлежал к стану врагов.
Мог ли он доверять ей, хотя бы частично? Ланни рассматривал эту проблема в связи с другими людьми, с которыми он встречался. Без исключения, те, кто разделяет его тайну, были старыми и испытанными друзьями. Он приносил им информацию в течение многих лет, и они привыкли к мысли, что он жил двойной жизнью. Они понимали, что они не должны говорить о нем. И если бы их спросили о нём, они покачали бы головами и заявили, что, к сожалению, он потерял интерес к "делу". Но мог ли он ожидать от любой новой знакомой оценки важности этого и сохранения такой тайны? И уж тем более от писательницы, которая жила, превращая свои ограниченные личные переживания в рассказы? В его руках был рассказ под названием "Троглодит". А предположим, что он когда-нибудь попадёт в рассказ под названием "Секретный агент" или, возможно, "Шпион", или "Подполье"?
XII
Погода была приятная, и в пансион он на машине не поехал, чтобы не привлекать к себе внимания. Это было недалеко от музея кайзера Фридриха, и мисс Крестон казалась активным человеком. Он назвал свое имя горничной, и пансионерка спустилась вниз, одетая в то же коричневое клетчатое пальто с норковым воротником и крошечную шляпку в тон. Во время прогулки он рассказал ей, что прочитал ее рассказ. Его оценка литературных качеств рассказа ей понравилась. То, что он ничего не сказал о своём присутствии в нём, вероятно, она сочла любезностью. Он высоко оценил ее работу, и то, что писатели переживают. Без этого жизнь пуста. А с этим все становится возможным. Ее щеки пылали, и, возможно, от зимнего холода, плюс от усилий при ходьбе. Или опять же, возможно от присутствия привлекательного мужчины, хотя и живущего в пещере!
Сейчас он рассказывал ей об этом великом nouveu riche городе, и о значении этих памятников кайзерам, генералам и славе. Большинство одетых гранитом зданий возникло в последние три четверти века. Это был прусский вкус, остальной части Германии это не нравилось. Слово preussisch имело полдюжины смыслов в полудюжине разных частях страны, и все неблагожелательные. Идя вниз по Зигесаллее, можно увидеть самые смехотворные скульптуры в мире. При этом линия разговора могла принять слегка розоватый оттенок, но Ланни ограничивался только искусством.
Музей кайзера Фридриха стоит на стрелке острова в середине небольшой реки Шпрее. Его здание плотно прилегало к берегам, и он выглядел, как большая двухэтажная баржа, идущая вверх по течению. В настоящее время река замерзла, и конькобежцы скользили под мостами. Но летом, сказал Ланни, можно смотреть из музейных окон и видеть темную воду, текущую мимо, и баржи с грузом кирпича или бруса и кропотливо орудующими шестами мужчин со смуглой кожей и низкими лбами, потомков коренных Вендов, жителей болот и лесов Бранденбурга. Эта река принадлежала им на протяжении многих веков, и они, вероятно, до сих пор думали, что она по-прежнему принадлежит им, мало зная и ещё меньше заботясь о великой цивилизации, которая переполняла берега реки и распространялась на километры в каждом направлении.
Музей носил имя Гогенцоллернов, но его душа была доктора Боде, так объяснил Ланни. Этот великий Kunstsachverständiger прожил восемьдесят четыре года, и ему поклонялись любители искусства во всей Европе. Он создал образцовую коллекцию. Ланни взял свою ученицу на второй этаж, где были картины, и начал лекцию, которую обещал. Здесь были работы Дефреггера, и он рассказал, как он нашел пару хороших работ в Вене, а Nummer Eins повесил их в своем горном убежище. Это были простые жанровые картины крестьянской жизни, которую знал художник и которую любил созерцать на расстоянии этот государственный деятель. Безвредный вкус, но то же самое нельзя сказать о всех вмешательствах этого персонажа в искусство. Ланни понизил голос и оглянулся по берлинской моде, объясняя: "Вы понимаете, что в связи с этим не принято называть имен".
А ещё работы Ленбаха. Вот был настоящий немецкий художник. Сын каменщика, он приучил себя к долгому и кропотливому труду. "Сочетание грубияна и царедворца", – сказал Ланни. – "Он восхищался миром великих, и нашёл свой путь в него. Носил длинную бороду и очки. Ему были интересны люди, и он рисовал их, когда они бывали в Берлине, гордых, холодных, методичных, деятельных, сильных, полных мыслей и забот. Его мало занимали их мундиры или фактура ткани их одежды, он не уделял много внимания рукам и ногам. А вот их лица могли рассказать всю их историю, и он изучал эти лица ежеминутно, даже был готов изучать их на фотографиях, что большинство художников расценивало как нечестную форму конкуренции. Глядите на суровую линию рта, морщины, жесткие глаза, хмурые брови. Бисмарк, граф фон Мольтке, Принц цу Гогенлоэ-Шиллингсфюрст, это те люди, которые создали современную Германию, поставив ее впереди, убирая другие государства с ее пути. Это люди, которые верили в науку, в точное знание, в вещи, которые они могли потрогать и которыми могли обладать. Я, конечно, говорю о классе господ, о людях, которые взяли власть и удерживали её. А не о мечтателях, сентиментальной публике, которая не знает, что делается с ними или со всем миром, в котором они живут".