Когда оглохший, едва не теряя сознание, он встал на одно колено, сверху на него посыпался град окровавленных ошметок, обрывков одежды, веток и камней. Потом начали падать листья. Бонд посмотрел вверх. В небо поднимался гриб черного дыма.
В воздухе стоял отвратительный залах пороха и горелого мяса. Платаны на полсотню метров в одну и другую сторону стояли без листьев, многие обгорели. Два вырванных с корнем дерева лежали, перегораживая бульвар. Между ними еще дымилась небольшая воронка. От двух клоунов в соломенных шляпах не осталось ничего, если не считать красных пятен на дороге, тротуаре, на стволах деревьев и окровавленных лохмотьев на ветках. Бонда стошнило.
Первым к нему подбежал Матис. К этому времени Бонд уже поднялся и стоял, опершись рукой на спасшее ему жизнь дерево. В шоке, но невредимый, он безмолвно позволил Матису обхватить себя и повести в «Сплендид», откуда с криками выскакивал насмерть перепуганный люд. Когда вдалеке послышались сирены «скорой помощи» и полиции, они поспешили протиснуться сквозь толпу и подняться в номер к Бонду.
Матис тут же включил радиоприемник и, не дожидаясь, пока Бонд снимет с себя перепачканную кровью одежду, стал задавать вопросы. Услышав, как выглядели те двое, Матис бросился к телефону.
— ...И передайте полиции, — сказал он под конец, — что я сам займусь тем англичанином с Ямайки, которого помяло взрывом. С ним все в порядке, и пусть его не беспокоят. Я им все объясню через полчаса. Нужно сказать журналистам, что это было, вероятно, сведение счетов между двумя болгарскими коммунистами: один убрал другого с помощью бомбы. О третьем, который скорее всего находился где-то поблизости, им знать не обязательно, но найти его нужно во что бы то ни стало. Он наверняка ринулся в Париж. Блокировать все дороги. Alors, bonne chance. ["Ну, желаю удачи" (фр.)]
Матис повернулся к Бонду, и тот докончил свой рассказ.
— Merde! ["Черт!" (фр.)] Но вам здорово повезло! — воскрикнул француз. — Ясно, что бомба предназначалась для вас. У них что-то не сработало... Не беспокойтесь. Мы разберемся. Эти болгары, — сказал он, помолчав, — похоже, взялись за вас всерьез. Не пойму только, как они думали уходить? И зачем разноцветные фотоаппараты? Нужно поискать, что от них осталось.
Матис был возбужден, глаза его блестели. Для него был неожиданным драматический поворот в деле, в котором его роль первоначально сводилась лишь к тому, чтобы держать шляпу Бонда, пока тот будет обыгрывать Намбера. Он поднялся.
— Теперь вам нужно что-нибудь выпить, пообедать и немного отдохнуть, — посоветовал он, — а я должен успеть на место, пока полиция не затоптала все следы.
Матис выключил радио и махнул рукой на прощание. Дверь захлопнулась, в комнате стало тихо. Бонд сел к окну и почувствовал радость оттого, что еще жив.
Позже, когда Бонд уже допивал порцию неразбавленного виски со льдом и с удовольствием смотрел на поднос с паштетом и лангустом под майонезом, который только что поставил перед ним официант, зазвонил телефон.
— Это Линд, — девушка говорила взволнованно и тихо. — С вами все в порядке?
— Да, вполне.
— Я рада. И пожалуйста, берегите себя.
Она повесила трубку.
Несколько секунд Бонд размышлял над этим звонком, затем взял нож и выбрал самый толстый кусок поджаренного хлеба.
«С их стороны на двоих меньше, — подумал он, — а с моей — на одного больше. Неплохое начало».
Он опустил нож в стакан с горячей водой, стоящий рядом с горшочком из страсбургского фарфора, и отметил про себя, что следует удвоить чаевые официанту за этот прекрасный паштет.
Бонд был настроен сесть за игру, которая могла затянуться почти на всю ночь, бодрым и хорошо отдохнувшим. К трем часам он вызвал массажиста. После того, как со стола убрали, он сел у окна и любовался морем до тех пор, пока в дверь не постучали.
Массажист-швед молча принялся за работу. Массируя, он постепенно снимал напряжение мускулов и нервов. Даже длинные красные ссадины на левом плече и боку перестали болеть. Как только швед ушел, Бонд мгновенно заснул.
Проснулся он под вечер, чувствуя себя совершенно отдохнувшим. Он принял холодный душ и пешком отправился в казино. За сутки чувство игры могло ослабнуть, и ему было необходимо вновь ощутить в себе ту сосредоточенность, состоящую наполовину из расчета, наполовину из интуиции, которая вкупе с разреженным пульсом и сангвиническим темпераментом составляли, он это знал, необходимое снаряжение всякого готового к выигрышу игрока.
Бонд всегда был игроком. Ему нравились сухой треск карт и вечная немая драма застывших вокруг зеленого сукна хладнокровных людей. Ему нравился солидный и привычный комфорт карточных салонов и казино, мягкие подлокотники кресел, виски или шампанское рядом с каждым игроком, сдержанные, внимательные официанты. Его забавляли беспристрастность рулеточного шарика и карт и в то же время их вечная предвзятость. Ему нравилось быть одновременно актером и зрителем и, сидя в своем кресле, влиять на поступки и судьбы людей, когда наступит его черед сказать «да» или «нет».