- Это мой сын! – кричал отец. - Я имею право…!
- Право?! – ядовито шипела мать. – Я тебе покажу право!
- Ребенку нужен отец!
- Где ты был шесть лет, отец!
- Ты сама… бу-бу-бу ду-ду-ду… алименты…! – яростно бубнил отец.
- Ду-ду-ду-ду жить с твоими бабами?! Бу-бу-бу! – вторила мать.
В конце концов мать распахнула дверь в его комнату. Лицо перекошено, в пятнах:
- Отец уходит, - объявила она срывающимся голосом. - Иди прощаться.
Отец бросил с порога:
- Жди меня, сынок! - и хлопнул дверью.
Мать с того дня стала дерганой, все время пытала Димку с кем он хочет жить, попрекала будущим предательством, дескать, бросишь мать, уедешь к отцу на севера. Димка злился на ее дурацкие страхи, ломаным баском заверял, что никуда от нее не денется, и не нужны ему никакие севера.
Следующий конверт был тугим, плотным. Из него выпал черно белый снимок: отец стоял на берегу небольшой реки. На тыльной стороне выведено «Это я гуляю по берегу Казыма».
« Здравствуй , сынок ! Во первых строках своего письма хочу поздравить тебя с новым годом . Расти большой , не будь лапшой , слушайся маму . Недавно я повстречал Деда Мороза . Он подарит тебе …»
- Ото ж хуль конечно, прямо задарил всего… - недобро усмехнулся Акимов.
Он собрал письма, прихватил спички и вышел вон. Старая бумага вспыхивала весело, испускала особый запах горелых фотографий.
– Здесь водится таймень, - шептал Акимов и щерил рот в злобной усмешке. - Ишь ты, блядь… таймень.
З А У Т Р Е Н Я
рассказ-антиутопия
В особенную майскую ночь, когда звезды, не успев рассветиться, тут же смеркли в голубоватом зареве, старая ветла, что триста лет пила воду из родника под струганным крестом, вдруг задрожала, по-старушечьи затрясла корявыми сухими культями, зашелестела липкой молочной листвой, и с оглушительным выстрелом раскололась надвое в том месте, где из единого основания тянулась вверх и в стороны пара могучих стволов. Неведомая подземная сила перекрутила, искорежила исполинские их тела, и с ястребиной высоты обрушила в заросли молодой крапивы. Правый ствол начисто разметал дубовый крест, хранимый грошовой иконкой, врезанной в изголовье; левый же с ленивым ворчанием сокрушил чахлый мосток через мутную речку Мизгею. И городишко, лежавший в низине меж речных берегов, враз оголился, стал беззащитен пред молодым серпом-месяцем, занесенным над крышами плешивых строений. И за пять верст от городской черты, от самой березовой рощи стали видны огоньки в окнах крайних домов.
Володя сел на кровати, прихлопнул будильник. Минуту бессмысленно смотрел в окно, соображая, для чего ему понадобился столь ранний подъем. На терраске было прохладно, зато дышалось свежо и вольготно. Сквозняк, гулявший по подгнившим доскам, бодрил ступни. Володя зябко поежился, наощупь сунул ноги в старые сандалии, лишённые ремней. Тихо открыл дверь и, приволакивая ногу, вышел.
В саду торжественно блестели листья сирени. Осатаневшие от страсти соловьи зазывали подруг на черемуховые перины. Где-то перебрехивались псы, и молодой петушок, шальной от весенней благодати, фальцетом выразил восторг наступавшему торжеству.
Праздник! – осенило Володю. Ах, садовая голова: ждал ведь, готовился, а за короткий сон все начисто забыл. Он окончательно проснулся, торопливо сделал несколько шагов от крыльца, помочился под развесистый куст и вернулся в дом.