— Слуга спустит сундук, Виктория. Мистер Реттер и его жена сопроводят тебя в аббатство Лэкленд. Карета будет готова после завтрака.
— Ты отправишь меня со своим управляющим? — с горечью спросила она. — Ты даже не отвезешь меня сам?
— Скандал будет меньше, если я буду заниматься обычными делами.
Она сомневалась в этом. Ее поступок еще неделю будет обсуждаться в графстве. Люди будут цокать языками и говорить, как жаль, что у Мансфилдов была дочь-маг, а втайне радоваться, что самая богатая семья так пала. И пребывание ее отца дома этого не изменит. Он просто не хотел быть с ней.
Она яростно моргала, решив не плакать.
— Разве ничего не значит, что моя гадкая магия спасла жизнь твоему единственному внуку? Будущему графу Фейрмаунта?
— Конечно, это важно, — он нахмурился. — Гибель Джейми уничтожила бы нас. Но это не отменяет факта, что ты раскрыла себя как мага на публике. Вся семья была унижена.
От его выражения лица ей было плохо. Хоть он обычно был занятым и далеким, она всегда думала, что он любил ее. Но она была дочерью, еще и устроившей публичный скандал для семьи. Он никогда не простит ее за это.
— Так меня выбросят, как старый мешок, — сказала она, голос обрывался. — Чем скорее меня забудут, тем лучше.
— Тебя не забудут, Виктория, — неловко сказал граф. — Аббатство исцеляет молодых людей. Если будешь стараться, вернешься домой. Хоть у тебя будет не такая хорошая пара, как могла быть, ты сможешь выйти за неплохого мужчину.
Он думал, что это было приемлемо для его младшего ребенка? Гнев подавил печаль, и она рявкнула:
— Ты позволишь гостям меня видеть или будешь держать на чердаке, как безумную тетю?
Он поджал губы, ушел, не ответив. Она закрыла глаза, подавляя слезы. Ее властный отец, один из великих людей Англии, боялся даже поговорить с дочерью.
Пару минут спустя лакей принес ее сундук с чердака. В небольшой ящик не могла уместиться вся жизнь.
Она спрятала в сундук «Управление магией», когда мама пришла в черном траурном платье.
— О, Виктория, мне так жаль! Если бы я могла спасти тебя от Лэкленда, я бы это сделала.
Она поймала Викторию за руки, словно могла помешать дочери уйти.
— Моя смелая девочка! То, что ты сделала, смелее всего, что я показывала за всю жизнь. Я… буду ужасно скучать.
Тори убрала руки из хватки матери.
— Ты хоть пыталась убедить папу оставить меня?
— Да, — ее мать вздохнула. — Он не слушает. Его не переубедить, когда вопрос касается репутации семьи и чести.
Хоть Тори знала, что ее мать не могла повлиять так на графа, она ощущала предательство. Графиня могла сделать хоть что-нибудь.