До сего момента Аглая бывала у Норштейнов дважды. Первый раз она помнила крайне смутно и знала о нем в основном по родительским рассказам, неизменно сопровождавшимся хохотом. Аглае было года два, и Лев Семенович пригласил несколько музыкантов, соседей по дому, для того чтобы сыграть им свой новый фортепианный цикл, написанный по мотивам стихотворений Поля Элюара. Семья Храповицких-Норштейнов еще была крепка и беззаботно счастлива, а отношения Динского и Норштейна пока не испортились.
До последней и решительной хренниковской борьбы с авангардистами, в коей Эдвард Михайлович примет самое активное участие, оставалось еще больше пятнадцати лет.
Динские оказались в числе приглашенных. И так вышло, что маленькую Аглаю не с кем было оставить. В итоге рискнули взять ее с собой. Слушала малышка очень внимательно, ни разу не пискнула. Когда ее мать с ужасом обнаружила, что диван, на котором сидят Динские, несколько промок, поначалу не разобрала, в чем дело. То ли от восторга, то ли по несчастному стечению обстоятельств Аглая незаметно для всех описалась. Родительница замерла от ужаса, боясь шелохнуться и привлечь к себе внимание. Лев Семенович продолжал вдохновенно играть, гости — зачарованно слушать, и только Мария Владимировна, быстро смекнув, в чем дело, пришла на помощь. Она тихонечко вышла, показанно съежившись, словно от холода, потом вернулась с горячей грелкой и потихоньку приложила ее к обмоченному месту. Конфуза удалось избежать.
Второй раз Аглая забегала совсем ненадолго уже после отъезда Арсения. Ее мама сильно грипповала, а у Норштейнов как раз имелось подходящее лекарство, которое было довольно трудно достать. Тогда Лев Семенович выдал ей заветный тюбик в прихожей. Ни чаевничать, ни обедать не позвал.
И вот третий раз.
Только почему она чувствует себя так, будто бывала здесь раньше неоднократно и ей все здесь знакомо, включая этот древний и тяжелый нож, которым так неудобно счищать с картошки грязную кожуру?
Лев Семенович и два его внука в ожидании банкета разместились в комнате, нынче служившей и гостиной, и столовой, и спальней дедушки. С потолка свисал матерчатый оранжевый абажур с длинной бахромой. Свет лампы, пропущенный через ткань, смягчался и настраивал домашнюю жизнь на неспешно-сказочный уют, такой тягучий, что будь рядом старухи-парки, они бы нашли, что сплести из этого воздуха. К Арсению подбирались добрые призраки детства, которые до сих пор еще жили здесь и помнили, как он часами предпринимал попытки стать абсолютным продолжением инструмента, неразделимым человеком-кентавром.
Дима забрался в кресло, Лев Семенович сел на диван, а Арсений устроился за столом.
— Помнишь, Арсений, когда мы чай пили сегодня, у тебя ложка упала?
— Ну? — Арсений удивился замечанию деда: к чему оно?
— Что значит «ну»? Помнишь, я сказал тебе, девушка к нам спешит? Ты еще засмеялся, что мама, наверное, торопится к нам, а я возразил тебе, что ложки падают, когда кто-то собирается в гости, а не домой. Вот и не верь в эту чепуху с приметами. — Норштейн задорно, совсем не по-стариковски улыбнулся, но улыбка вскоре сползла с его лица, обнажив легкую досаду оттого, что в доме в такой момент объявился посторонний человек.
Дима вдруг вскочил и направился к массивному телевизору, сиротливо стоявшему на столике у стены.
— Ребята! Я совсем забыл, что сегодня хоккей! — Дмитрий болел за «Спартак» и не пропускал ни одной трансляции матчей любимой команды, что по хоккею, что по футболу. — Хорошо, что вовремя вспомнил.
Юноша нажал на большую кнопку в нижнем углу телевизора, подождал, пока появится картинка, потом всмотрелся в нее и начал крутить ручку переключения программ, коих на советском телевидении насчитывалось четыре.
— Кто играет? — ради вежливости поинтересовался Арсений, который ни за кого не болел.
— Наши с ЦСКА. — Димка пристально изучал появившиеся на экране составы команд. — В этом году у нас тренер новый. Борис Майоров. Классный… Лучше стали играть. В прошлом вообще был полный провал. Чуть не вылетели. С ЦСКА, конечно, совладать невозможно. Базовый клуб сборной. Всех лучших Тихонов забирает… Нечестно это! Но сегодня будет битва. Наши просто так не уступят.
— Наши это кто? — осведомился Арсений.
— Спартак, конечно. Не ЦСКА же, — ответил Дмитрий.
Почти сразу после стартового свистка нападающий «Спартака» Сергей Капустин забросил шайбу. Димка возликовал, заорал «гол!» и победно вскинул руки. Потом бормотал себе под нос с видом спортивного эксперта: «Серегу Капустина рано списывать со счетов. Рано. Он еще себя покажет».
Горячность юного болельщика увлекла Арсения и Льва Семеновича. Они постепенно втянулись в просмотр матча. Красно-белые (спартаковцы) и красно-синие (армейцы), называемые в народе «мясом» и «конями», на площадке бились не на шутку. Время от времени после очередной толкотни у бортов возникали стычки, которые разнимали невысокие суетливые судьи в полосатых свитерах и темных шлемах. К концу первого периода армейцы в численном большинстве сравняли счет, что вызвало у Димки приступ гнева: он кулаком грозил арбитру, проклиная его за несправедливое удаление спартаковского защитника Сергея Борисова:
— Вообще ничего не было! Судью на мыло! Засуживают наших.
C кухни между тем раздавались звуки женских голосов, глуховатый звон тарелок и другой утвари. Мужчины к этому не прислушивались. Хоккей поглощал.