— А зачем вы, если не секрет, так сильно тянули Юру за челюсть? — вдруг спросила она. — Могли же вывихнуть ее.
— Не вывихнул бы. Необходимо было освободить ему дыхательные пути. Эпилептики часто умирают оттого, что задыхаются. Покурить не хотите? — он вытащил кипятильник из розетки.
Света не курила, но почему-то приняла предложение. Случившееся что-то основательно перетряхнуло в ней, и она никак не могла вернуться обратно к себе, в свое ровное, «от сих до сих», существование, ничем всерьез не омрачаемое.
— У меня только папиросы, «Герцеговина Флор». Папиросы курить не так вредно, как сигареты. У них длинный воздушный фильтр, остужающий температуру. А при низкой температуре никотин не так разрушителен. — Волдемар через очки, не отрываясь смотрел на Светлану, вертевшую в руках спичечный коробок и не решавшуюся вытянуть из него спичку.
— Вы не курите. Зачем просите сигарету? — так строго со Светланой Храповицкой давно никто не разговаривал.
— Вы правы. Сама не знаю почему. Можно я все-таки попробую?
— Нельзя. — Волдемар говорил спокойно, но тоном, не терпящим возражений. — Лучше выпейте водки. Но немного. Вы сильно переволновались. Водка вас расслабит. Надеюсь, вы к ней не пристраститесь. Алкоголь в качестве антидепрессантов используют только алкоголики.
Мужчина встал, подошел к небольшому, негромко ухающему холодильнику в углу, достал чуть початую бутылку «Столичной» и две рюмки. Аккуратно разлил.
Светлана выпила залпом, горло обожгло, и она сразу же заела жгучую горечь черным сладковатым хлебом, который Волдемар перед этим нарезал толстыми кусками и положил в глубокую белую с синим ободком тарелку.
— «Бородинский» хлеб — лучшая закуска. Напоминает о великом русском поражении, обернувшемся в истории в великую победу. Но пораженье от победы ты сам не должен отличать.
— Вы любите Пастернака? — Светлана вскинула брови, будто узнала о чем-то невероятном.
— А что? Это удивительно? — Саблин как будто немного засмущался. — Нет. Не люблю. Но ценю. Не прощу ему, что он Сталина переводил… — он нахмурился, будто Пастернак был ему близким родственником, обманувшим доверие.
— Жалко Юру. — Светлане почему-то захотелось уйти от этого смурного разговора.
— Слава богу, приступ был не очень серьезный. Быстро закончился. Но эпилепсия — если это она — страшная штука. Дай бог, чтобы его ввели в длительную ремиссию.
— И что тогда?
— Тогда приступы не будут повторяться слишком часто. Все лучше. Придется смириться с болезнью.
Светлана вздохнула. Потерла виски. Водка уже устроилась в желудке и оттуда согревала и торопила кровь.
— Хорошо, что вы рядом оказались. А то неизвестно, чем бы все кончилось.
Когда они допили всю водку, доели весь хлеб и пересказали друг другу по половине своих жизней, Саблин вдруг заволновался:
— Послушайте, я что-то не сообразил. А где вы будете ночевать? Уже за полночь.
— А во сколько первый автобус в Москву? — Света возвращалась к реальности.
— Еще не скоро. Вы же еще несколько часов назад не собирались ехать в Москву без Юры. Передумали?