— Да. Это кофе так кофе! У Людочки моей есть знакомый, он работает в Мосторге. Это она через него достает. — Барковская вся сияла от гордости.
— И не мерзко вам от этого? — вдруг вклинился Саблин.
— Отчего? — Барковская не поняла, о чем речь.
— Оттого что нормальный кофе нельзя купить, а надо доставать через знакомства? — Волдемар повысил голос.
Вера Петровна растерялась, явно не ведая, что отвечать на столь диковинный для нее вопрос. Почему ей должно быть стыдно? Она, что ли, не разрешает кофе в магазинах продавать?
— Да кого ты спрашиваешь! Что ты от нее ждешь? — поддержала Светлана Саблина.
Тут уж Вера Петровна испугалась. Какая муха их укусила? Что они хотят от нее? Они пьяные?
— Ждать и правда нечего, — как-то весь поник Волдемар. — Худшие в этой стране давно победили лучших. Воздуха как не было, так и нет. Несмотря на болтовню с экрана.
— Вы как-то странно себя ведете. Вы вообще-то у меня в гостях. — Барковская наконец-то пришла в себя.
— А ваш муж не странно себя вел, когда доносы на коллег писал? — выпалила Светлана.
— Ах вот вы как… — Барковская от гнева стала пунцовой. — Что вы такое несете! Убирайтесь отсюда! Мой муж был самый лучший человек в мире, чтоб вы знали.
— Только для вас, — издевательски улыбнулась Храповицкая и резко встала со стула. — Для остальных он был бездарем и сталинским холуем. Пойдем отсюда, Волдемар. Нам нечего тут делать.
Саблин поднялся и, не глядя на хозяйку, последовал за своей спутницей.
Барковская еще долго сидела уставившись в одну точку. «Надо куда-то сообщить, кому-то позвонить», — уговаривала она себя. Но сил не было. Да она и не знала толком кому и куда.
Тарелка с пирожками стояла на самой середине стола. Остывающий кофе зловеще темнел на дне чашек.
С наглой равномерностью и назойливостью тикали настольные часы.
* * *
Аглая быстро отвела спасенного Пусю домой и спустилась к братьям. За это время резко похолодало. Мороз словно ударил в невидимый бубен, и после этого температура стремительно опустилась. Но молодые люди не заметили этого: от погоды зависишь, когда внутри штиль, а коли что-то заботит, волнует, куда-то ведет, капризы окружающей среды не способны затронуть всерьез, если, разумеется, речь не идет о катаклизмах вроде смерча, шторма или землетрясения.
Ресторан Дома композиторов, почему-то прозванный «Балалайка» (хотя к этому народному инструменту он не имел ни малейшего касательства), относился к числу закрытых московских кабаков, куда войти могли только люди определенного круга, а именно представители советской творческой интеллигенции, а также их родственники и гости. Обслуга таких заведений обыкновенно запоминала своих посетителей в лицо, а членский билет творческого союза спрашивала в крайне редких случаях. Ни Аглая, ни Арсений, ни Димка, конечно, членами Союза композиторов не являлись. Но Аглая бывала здесь не раз — и с родителями, и с ухажерами, и с подругами, и потому их встретили радушно, усадили за столик с красной скатертью и выдали меню.
— Надеюсь, вы не голодны? — Аглая отложила белый лист в сторону. — А того, что понадобится, здесь все равно нет. Борьба с пьянством не затихает ни на секунду… Пойду-ка кое-что выясню.
Девушка поднялась, огляделась и направилась, чуть покачивая бедрами, к барной стойке. Сидевшие в углу два весьма подвыпивших молодых человека окликнули ее, и она покровительственно помахала им рукой.
— Ты не в курсе, кому она машет? — несколько раздраженно спросил Арсений у брата. Он терпеть не мог фамильярности, и сейчас ему показалось, что Аглая вполне может притащить своих знакомых к ним за стол. И тогда — прощай, вечер!