Шесть мужчин использовали её такими зверскими способами, что они по-прежнему красным выжжены за моими закрытыми веками.
И проходя через всё это, она так ни разу не отвела свой взгляд от меня.
Она отдала мне свою силу, пока они сначала забрали её достоинство, затем её тело, а потом и её жизнь.
Затем они взяли меня.
С тех пор я хотела умереть.
«НЕТ. Ты сильнее смерти, — шепчет она снова. — Смерть — не величайшая потеря в жизни. А то, что при жизни умирает внутри нас… эта часть тебя не умерла, моя милая Лили. Это здесь, внутри тебя. Я внутри тебя. А теперь вставай. Вставай. Вставай!»
Ключи царапают металл.
Скрипя, открывается дверь.
Мои глаза моргают, отекшие веки позволяют лишь слегка приоткрыть глаза из-за резкого просачивающегося через них света.
— Одевайся, — требует голос с акцентом, прежде чем я понимаю, что в меня брошена одежда. — И помойся. Ты, бл*дь, воняешь.
Непосредственно перед тем, как дверь снова закрывается, он добавляет:
— Убедись, что надела туфли и нанесла помаду. Ты будешь ублажать друга Саши. Он любит, чтобы его шлюхи были чистыми и не выглядели как инфицированная десятью центовая пи*да на углу улицы.
— Трахни себя, — каркаю я сухим и травмированным горлом.
Он смеется.
— Это твоя работа, сука. И он собирается реально хорошо тебя оттрахать. В каждую дыру, что у тебя есть. Так что, бл*дь, одевайся.
Дверь скользит, закрываясь.
Ключи звенят в замке.
Моя мать снова шепчет.
«Сейчас, Лили. Делай, как он говорит. Туфли такие красивые. Туфли такие красивые».
Я толчком поднимаю себя, мой живот скручивает от боли, что пульсирует и растёт от каждого движения. Тусклый свет от единственной лампочки полосой освещает кроваво-красное платье, оно не больше, чем клочок обтягивающей ткани, которая только прикроет моё тело, и пару соответствующих красных босоножек на шпильках.
Я заставляю себя встать, моё тело слабо, мои ноги всего лишь достаточно сильны, чтобы удержать мой вес. Я пялюсь на туфли, и слабый смех срывается с моих сухих губ.
Я едва могу ходить, уже не говоря, чтобы надеть эти нелепые штуки.