— «Торпеда» уже подошла, – сказал шофер, обернувшись к Артуру Рокфеллеру и доктору. – Надо поторопиться, чтобы подоспеть к спуску трапа.
Молодой Рокфеллер выпрыгнул из автомобиля и помог своему соседу. Толстяк вылез, отдуваясь. Это был знаменитый доктор Лепсиус, старый друг семейства Рокфеллеров. Попугаичьи пронзительные глазки его прикрыты очками, верхняя губа короче нижней, а нижняя короче подбородка, причем все вместе производит впечатление удобной лестницы с отличными тремя ступеньками, ведущими снизу вверх прямехонько под нос.
Что касается молодого человека, то это самый приятный молодой человек, – из тех, на кого существует наибольший спрос в кинематографах и романах. Он ловок, самоуверен, строен, хорошо сложен, хорошо одет и, по-видимому, не страдает излишком рефлексии. Белокурые волосы гладко зачесаны и подстрижены, что не мешает им виться на затылке крепкими завитками. Впрочем в глазах его сверкает нечто, делающее этого «первого любовника» не совсем-то обыкновенным. Мистер Чарлз
Диккенс, указав на этот огонь, намекнул бы своему читателю, что здесь скрыта какая-нибудь зловещая черта характера. Но мы с мистером Диккенсом пользуемся разными приемами характеристики.
Итак, оба сошли на землю и поспешили вмешаться в толпу ньюйоркцев, глазевших на только что прибывший пароход.
«Торпеда», огромный океанский пароход братьев Дуглас и Борлей, был целым городом с внутренним самоуправлением, складами, радио, военно-инженерным отделом, газетой, лазаретом, театром, интригами и семейными драмами.
Трап спущен, пассажиры начали спускаться на землю.
Здесь были спокойные янки, возвращавшиеся из дальнего странствования с трубкой в зубах и газетой под мышкой, точно вчера еще сидели в нью-йоркском «Деловом клубе».
Были больные, едва расправлявшие члены, красивые женщины, искавшие в Америке золото, игроки, всемирные авантюристы и жулики.
— Странно! – сквозь зубы прошептал доктор Лепсиус, снимая шляпу и низко кланяясь какому-то краснолицему человеку военного типа. – Странно, принц Гогенлоэ в
Нью-Йорке!
Шепот его был прерван восклицанием Артура:
— Виконт! Как неожиданно! – И молодой человек быстро пошел навстречу красивому брюнету, опиравшемуся, прихрамывая, на руку лакея.
— Виконт Монморанси! – пробормотал Лепсиус, снова снимая шляпу и кланяясь, хотя никто его не заметил. – Час от часу страннее. Что им нужно в такое время в
Нью-Йорке?
Между тем толпа, хлынувшая от трапа, разделила их, и на минуту Лепсиус потерял Артура из виду. Погода резко изменилась. Краски потухли, точно по всем предметам прошлись тушью. На небо набежали тучи. Воды Гудзона стали грязного серо-желтого цвета, кой-где тронутого белой полоской пены. У берега лаяли чайки, взлетев целым полчищем возле самой пристани. Рейд обезлюдел, пассажиры разъехались.
— Где же семейство Рокфеллера? – спросил себя доктор, озираясь по сторонам. В ту же минуту он увидел Артура, побледневшего и вперившего глаза в одну точку.
По опустелому трапу спускалось теперь странное шествие. Несколько человек, одетых в черное, медленно несли большой цинковый гроб, прикрытый куском черного бархата. За ним, прижимая к лицу платочки, шли две дамы в глубоком трауре, обе стройные, молодые, рыжие и, несмотря на цвет волос, оливково-смуглые. Они были подавлены горем.
— Что это значит? – прошептал Артур. – Мачеха и
Клэр... а где же отец?
Шествие подвигалось. Одна из дам, подняв глаза, увидела молодого Рокфеллера, слегка всплеснула руками и сделала несколько шагов в его сторону.