– Пусть не гавкает. А то я ей и вовсе башку сверну.
– Чтоб тебе самому кто-нибудь свернул! – с сердцем ответил Димка и шмыгнул за печку, потому что рука Головня потянулась к валявшемуся тяжёлому сапогу.
Димка никак не мог понять, откуда взялся Головень.
Совсем ещё недавно забрали его красные в солдаты, а теперь он уже опять дома. Не может быть, чтобы служба у них была такая короткая.
За ужином он не вытерпел и спросил:
– Ты в отпуск приехал?
– В отпуск.
– Вот что! Надолго?
– Надолго.
– Ты врёшь, Головень! – убеждённо сказал Димка. – Ни у красных, ни у белых, ни у зелёных надолго сейчас не отпускают, потому что сейчас война. Ты дезертир, наверно.
В следующую же секунду Димка получил здоровый удар по шее.
– Зачем ребёнка бьёшь? – вступилась Димкина мать. –
Нашёл с кем связываться.
Головень покраснел ещё больше, взмахнул своей круглой головой с оттопыренными ушами (за неё-то он и получил кличку) и ответил грубо:
– Помалкивайте-ка лучше… Питерские пролетарии…
Дождетесь, что я вас из дома повыгоню.
После этого мать как-то съёжилась, осела и выругала глотавшего слёзы Димку:
– А ты не суйся, идол, куда не надо, а то ещё и не так попадёт.
После ужина Димка забился в сени, улёгся на груду соломы за ящиками, укрылся материной поддёвкой и долго лежал не засыпая. Потом к нему тихонько пробрался
Шмель и положил голову на плечо.
– Уедем, мам, в Питер, к батьке.
– Эх, Димка! Да я бы хоть сейчас… Да разве проедешь теперь? Пропуски разные нужны, а потом и так – кругом вон что делается.