Что-то дрогнуло в лицах солдат, что-то пробежало по их напряженным фигурам, но некоторое время они все-таки были недвижимы. В этот момент Виктор — чудный Виктор! — рванул аккордеон, и плясовая сразу заполнила землянку! Светловолосый паренек с таким же низким, волнующим выкриком взлетел с нар и с ходу отделал коленце.
Как ни тесно было в землянке, все сразу пришло в движение, подалось в сторону, прижалось и утряслось. Перед музыкантами образовалось маленькое пространство, в котором бесом крутился паренек, заглядывая в лицо играющей Вале. Торжествующее, сладостное чувство все еще распирало ее, и она, швырнув гитару на нары, избоченясь, пошла вокруг паренька.
— Ну, черт, а не девка, — сказал кто-то и захлопал в ладоши, отбивая музыкальный такт.
Другие поддержали, точно находя в этом выход некоторой неловкости, порожденной чересчур уж стремительным, истинно русским переходом от щемящей светлой грусти к бурному, отчаянному веселью.
Пожилой солдат украдкой вытер уголки глубоко сидящих глаз, отобрал у соседа Валину гитару и, неудобно держа ее на руках, как больного ребенка, стучал каблуками о переднюю облицовку нар и с умиленной гордостью кричал соседу на ухо:
— У меня, однако, дочка такая же… оторви и брось! — И восхищенно закончил: — Ну-у, девки теперь пошли…
В разгар этого веселья через головы торчащих в дверном проеме бойцов заглянул одетый в маскировочный костюм человек с надвинутым на ушанку капюшоном и громко сказал:
— Луна заходит, товарищи.
Сероглазый паренек оборвал пляску, встряхнул волосами и полез на нары.
Землянка быстро опустела, и в ней замелькали белые маскировочные костюмы, зазвенело оружие, послышался приглушенный отрывистый разговор. Пожилой солдат степенно передал Вале гитару, протянул ей сложенную лодочкой тяжелую лапу и, поклонившись, серьезно сказал:
— Хорошее у тебя сердце, дочка. Отходчивое, однако. Потешила нас, как на гражданке не тешились. Благодарствую, — и, помедлив, добавил: — За всех благодарствую.
Слегка растерянная, еще не остывшая, Валя спросила:
— Это куда… так спешно?
— Дело у нас такое, дочка… Понимать надо… — ответил солдат и стал натягивать маскировочный костюм.
— Разведчики, выходи строиться! — сказал все тот же громкий голос, и бойцы во всем белом, с обмотанным белыми бинтами оружием и с черными «лимонками» на поясе вышли на улицу. В приоткрытую дверь потянуло холодом, и Вале сразу стало неуютно, проступила обида неизвестно на кого и на что.
— Ну что ж… — вздыхая, сказал Виктор. — Пойдем…
Она не ответила, вглядываясь в приоткрытую дверь. Так не хотелось чувствовать себя только игрушкой, только забавой занятых людей, и, что особенно обидно, тех самых людей, власть над которыми она ощущала всего несколько минут назад. Но, видно, такова доля всех артистов, а не только ее и Виктора.
И как раз в этот момент, когда и обида и недавнее торжество перекипели и осталась одна усталость, дверь стремительно распахнулась и в землянку влетел сероглазый паренек. Он схватил Валю за руку, потряс ее, потом обнял Виктора и скороговоркой произнес:
— Спасибо, ребята! Ох, спасибо.
В дверь заглянули сразу две головы в белых капюшонах.
— Вы не уходите, хлопцы. Почекайте нас.
— Ей-пра, подождите.