— Ну, куда этот драндулет ставить?
— Отгони его от ворот. — Я решил вести себя так, будто бы ничего не произошло, слабости есть у всех. — Сейчас проверим ангары с трофеями, потом придумаем на чём отсюда уходить.
— Бля!.. — Мишка смачно сплюнул в сторону и выругался многоэтажно, дёргая за длинную ручку двери. — Закрыто! Как мы тут карточку найдём, хрен знает, у кого она есть.
В чём-то приятель был прав, но видимо постоянный стресс так на мне сказался, что решение проблемы пришло практически мгновенно. Махнув рукой в сторону навеса, где стоял внушительный армейский грузовик в камуфляжных пятнах похожий на грязного бегемота, я знаками позвал туда спешащего к нам Варенуху. Поняв, что мне нужно, водила тоже заспешил к грузовику и не задавая лишних вопросов влез в кабину. Чихнув стартером, иностранная «полуторка» завелась и дважды мигнула нам фарами. Подойдя к машине, я указал приятелю на инструментальный шкаф притаившийся дальше, заслоняемый бортом грузовика:
— Михась, быстро найди там верхонки, бухту с буксировочным тросом и кидай всё это в кузов. Не хотят открывать по-хорошему, значит церемоний разводить не будем…. Да. — Вспомнив, что они с Варенухой народ курящий, киваю на командирский домик. — Там у окна целая коробка с куревом, натырили видать из сельских ларьков, бери своей отравы, а то уши опухнут.
— Опа, — весёлость снова на миг вернулась к приятелю, глаза заблестели. — Значит живём! Семёныч, пошли куревом разживёмся, тут иностранцы угощают!..
Почти галопом оба моих спутника кинулись в указанном направлении и скоро выскочили неся в руках по картонной коробке, на лицах светилась неподдельная радость. Я лишь усмехнулся про себя, осматривая фронт работ. Человек так устроен, что даже в минуты самого паршивого бытия любая приятная мелочь может вернуть его к жизни. Сам в недавнем прошлом заядлый курильщик, прекрасно их понимаю, пусть хоть что-то будет как прежде, пусть это пока только курево…
Подогнав машину и развернув её кормой к воротам склада, мы принялись за взлом. Трос был очень удобный с двумя регулируемыми карабинами и защёлкой. Зацепив один его конец за непонятное ушко чуть ниже левой створки складской двери, а другой к крюку под задним бампером грузовика, мы в раскачку взломали сначала первый, а затем и следующий ангары с трофеями. Было это не столько трудно, сколько затратно по времени: раскачивать нужно было аккуратно, чтобы сильной встряской не своротить чего-нибудь сильно взрывчатое внутри помещения. Оставив Варенуху с Мишкой отцеплять буксир и возиться с полуторкой, я не мешкая приступил к осмотру хранилищ. Войдя в помещение первого вскрытого склада, сразу отметил, что тут собрано обмундирование, которое сердобольный импортный каптёр рассортировал очень скрупулёзно: отдельно сезонное и демисезонное обмундирование, отдельно обувь, головные уборы и даже нижнее бельё. На всём были нашиты аккуратные мультиязычные бирки со штрих-кодом, от одежды исходил тонкий аромат какой-то отдушки. Мельком осмотревшись и наметив ряд вещей, которые нужны будут прямо сейчас, быстро направился в соседний склад, где по здравому разумению должно было находиться самое необходимое сейчас — наше оружие. Тут тоже везде царили контроль и учёт: слева тянулись стеллажи с боеприпасами, справа также высились стойки с отдельными видами «стволов» и складированные в штабеля ящики с оружием. На всём так же виднелись наклейки на английском, немецком и французском языках. Когда шли сюда, в воображении рисовались горы ржавого и битого оружия, несущего на себе следы жестоких побоищ, одежда с пулевыми отверстиями и пятнами крови, снятая с трупов. Но подспудно, росло и крепло ощущение, что будет всё именно так, как я вижу наяву: холодно, бездушно и прагматично. Неожиданно я понял, что вот уже пару минут просто стою и пялюсь в пространство перед собой, а мои партизаны стоят рядом и уже давно комментируют увиденное.
— Эва, сколь всего нахапали. — Варенуха уже где-то добыл себе кусок ветоши и деловито счищал с больших похожих на штыки совковых лопат, рук откуда-то возникшую грязь. — Что же, всё у наших отняли?
— Не обязательно отняли. — Мишка уже не выглядел подавленным. В голосе приятеля слышались нотки раздражения. — Смотри, ведь даже ещё советское есть вот штампы ещё за восемьдесят девятый год! Может генерал какой пиндосам подарил, а солдатиков под ракеты подставил, чтоб не занашивали казённое! Нет, Антоха, хоть убей не пойму, как это всё случилось так быстро?! Есть же и у нас техника новая. Спутники, корабли оружие ядерное, мы же были такие сильные, а?..
С самого первого мгновения там, в отравленной газом деревне, на душе словно наступила зима. Понятное умом истинное положение вещей отторгалось моей инстинктивной внутренней сутью. В какой-то степени можно считать везением, что лицо досталось от рождения совершенно не выразительное. Мало кто из окружающих мог похвастаться, что вывел меня из себя, развеселил и увидел результат. Даже самому иногда бывает неудобно и приходится специально показывать людям мимикой, что да как. Внутри словно всё замерло, как будто реальный мир от меня отделили прозрачным стеклом. Все чувства спрятались, чтобы выжить пришлось заставлять себя действовать правильно, прикладывая огромные усилия для того, чтобы держать себя в руках и не завыть от безнадёги и тоски. Когда я был на Кавказе, всегда оставался уголок дома в душе. Непременным было чувство уверенности в том, что когда-нибудь срок службы подойдёт к концу и я окажусь там, где войны уже нет. Но похоже, фигуральное выражение: «каждый солдат приносит войну с собой», обрело реальный, кошмарно-абсурдный смысл. Война жившая внутри проросла, дала всходы и её споры рассеялись по квартире, району, городу и захватили всю страну. Так случилось по жизни, что выбирать профессию особо не пришлось: школа, два курса института, а потом только армия и война. Ничего другого я не умею и как правильно заметила бывшая супруга — горбатого только могила исправит. Сначала был вынужден учиться, потом просто понравилось. Но всегда и во всём, с раннего детства выработалась привычка до тонкостей знать любимое дело и всегда выходить победителем. Всегда. Так было оба раза во время обеих кавказских войн. Предательство бизнесменов, рулящих армейским начальством не мешало мне и сослуживцам по отдельному разведбатальону Н-ской мотострелковой бригады, до упора разбираться с врагом. Шли в поиск, часто без формального приказа и честно воевали, заслужив ненависть и даже некоторое уважение тамошних духов. Всё приходило к логическому завершению, всегда явно ощущалась черта, дойдя до которой становилось понятно — мы победили. Сейчас всё было иначе: враг оказался везде и те, кто заступил на службу после нас, либо оказались мертвы, либо метались в кольце окружения. Слышал, что по «ящику» народу пели про то, какие у нас мощные ракеты, да как нас боятся американцы и их союзники. В это охотно верю: страх подхлестнул врага вынашивать планы нападения и готовить вторжение. Именно страх и чёрная зависть явились причиной того, что может быть двух третей российских и не только городов и деревень уже не существует.
Думая обо всём этом, и оглядываясь назад, не представляю как я буду воевать практически в одиночку с целым миром, решившим подзатариться за счёт моей страны. Апатия, паника, страх и ненависть, словно в кривом зеркале пытались оттолкнуть, уничтожить те принципы, которые мне внушали с детства. С самой первой стычки с американцами и до сегодняшнего мгновения я ощущаю себя словно в дурном сне, который никак не хочет кончаться. Водоворот кошмаров кружит и сводит с ума, заставляя всплывать единственную мысль: надежды нет. Как это ни странно прозвучит, огромный мельничный жернов усталости повис на моей шее с того самого момента, как залп автоматической пушки вражеской БМП заставил вытолкнуть приятеля из машины и вновь взяться за привычное ремесло. Плёнка отчуждения не давала мне почувствовать бой ощутить его бешеный пульс, принять его радость и упоения. На губах был только горький вкус пепла усталости. Как я умудрился выжить и сохранить веру в себя этих людей, видимо, снова повезло. На этот раз воевать мне совсем не хотелось, мирная жизнь, робкие планы на обустройство домика где-нибудь в таёжной глуши и долгие часы молчания наедине с природой — вот чего желала душа. И уже через силу приходится носиться по буеракам и вновь убивать. Но на этот раз сознание отказывалось видеть ту самую черту, за которой всегда была победа. Пока что есть только клубящийся багровый туман неизвестности, а на долгом пути вперёд, каждый шаг с почти стопроцентной долей вероятности может стать последним. Но как и много раз до этого, вокруг меня снова оказались те, кто не хотел умирать. Путь эти люди не были ни родственниками ни друзьями, пусть оба они только полуобученный балласт. Но в каждом из них теплился крохотный огонёк надежды, который питали слабо тлеющие угли костра моей души. Но им это не известно: Михась и Варенуха пролили первую кровь, скоро, если всё сложится удачно я смогу их многому научить. А может быть, найдутся и другие, кто так же как и мы не желает покорно принимать уготовленную им захватчиками участь, вдохнув смертельный газ или сгореть заживо.
Стряхнув с себя оцепенение, которое длилось только двадцать восемь секунд, я совершенно обычным голосом сказал обернувшись к артельщикам:
— Мужики, у нас же был уговор про дискуссионные клубы. Или вы хотите, чтобы пока мы тут занимаемся бесполезной болтовнёй и гадаем что да как, пришли те, кто перед расстрелом может быть, всё это нам разъяснит. Лично я не хочу это выяснять наверняка, а вы?
Варенуха сделал вид, что ищет какую-то вещь в кипе обмундирования. Михась один встретился со мной виноватым взглядом и только отрицательно мотнул головой. Я продолжил, не меняя тона:
— Тогда нам нужно разделиться, чтобы быстро собрать самое необходимое и погрузить на эту полуторку. Взять пока будет негде, поэтому постараемся охватить все наши потребности. Так, нам нужно разделиться. Семёныч, ты подгони к ангару грузовик, так чтобы он встал под загрузку сначала сюда. Сам же пока мы вещички да остальное сортируем, прибери покойников так, чтобы мы их смогли запереть в соседнем ангаре, где оружие. Собери только тех, что на виду и иди нам помогать. И посмотри. Шанцевый инструмент, желательно лом, пару лопат и топор….
— А это… — Варенуха замялся. — Размер-то мой ты знаешь?
— Чудак человек. — Ожил Мишка и хлопнул смутившегося водилу по плечу. — Склад-то армейский, тут тебе не магазин элитной одёжи. Возьмём самый большой, явно по тебе будет тара!
— Михась! — Я одёрнул приятеля, хотя и не слишком строго, атмосферу нужно было разрядить. — Ты иди, пока пошукай комбезы, вон стопка подходящая прямо на тебя смотрит.
— Семёныч, — повернулся я к чуть зардевшемуся Варенухе. — Особые пожелания я постараюсь учесть, но в принципе Мишка прав: ты у нас самый рослый и широкий.
— Ну, — Варенуха чуть оттаял. — У меня подъём ноги высокий, мне б обувку попросторней, а так, вроде верно всё….
— Лады, иди пока покойников сортировать, а мы всё подыщем.